осевые ценности, осмысление жизни, опыт экстремальных ситуаций

В статье рассматриваются позиции укрепления и изменения социо-психологических основ личности в условиях пребывания в «горячих» точках, укрепление или расшатывание ценностных ориентиров.

Текст статьи:

Важным аспектом, затрагиваемым в ходе экспериментальной работы было выявление факторного воздействия психологического здоровья на формирование системы ценностных ориентаций. Для этого была выбрана группа сотрудников УВД по Тамбовской области, имеющим стаж профессиональной деятельности в условиях командировок в «горячие точки». Эмоциональная составляющая системы ценностных ориентиров сотрудников силовых структур предусматривает наличие профессионального здоровья, которое понимается нами как эмоциональная устойчивость, способность противостоять стрессам, адекватно оценивать эмоции окружающих, проявлять свои эмоции и управлять ими. Эмоциональный компонент модели отражает переживания и чувства человека, связанные с состоянием его здоровья, а также особенности эмоционального состояния, обусловленные ухудшением физического или психического самочувствия человека.

Под когнитивной составляющей системы ценностных ориентаций с учетов фактора профессионального здоровья необходимо понимать знания человека о своем профессиональном здоровье, понимание роли здоровья в жизнедеятельности, знание основных факторов, оказывающих как негативное, так и позитивное влияние на профессиональное здоровье человека и др. Это все определяет успешность человека в профессиональной деятельности, отражает способность человека мыслить, принимать адекватные решения, уметь выделять главное, находить недостающую информацию. Все вышеперечисленное влияет на эффективность жизни человека, на его социальную значимость.

В исследовании приняли участие 40 сотрудников органов внутренних дел. Испытуемые первой группы (23 человека), средний возраст — 35 лет – имеют опыт участия в экстремальных ситуациях, испытуемые второй группы (17 человек), средний возраст – 29 лет – не имеют опыта участия в экстремальных ситуациях. Для оценки был предложен комплекс методик, способствующих проведению комплексной оценки факторного воздействия данного эмоционально-психологического фактора на изменение ценностных предпочтений.

В результате анализа теста смысложизненных ориентаций Д.А. Леонтьева нами были получены следующие результаты: для 17,4% сотрудников, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, общий показатель осмысленности жизни находится в норме. 82,6% испытуемых обладают высоким показателем осмысленности жизни. У 47% сотрудников, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, данный показатель в норме. Для 53% характерен низкий показатель осмысленности жизни. Это свидетельствует о том, что планы большинства сотрудников ОВД с опытом участия в экстремальных ситуациях имеют реальную опору в настоящем и подкрепляются личной ответственностью за их реализацию. В большей степени сотрудники, не имеющие опыт участия в экстремальных ситуациях, живут сегодняшним или вчерашним днем.

Для выявления различий особенностей когнитивной, эмоциональной и поведенческой составляющих профессионального здоровья сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях нами был использован непараметрический U-критерий Манна-Уитни. В результате проведенного анализа были выявлены значимые различия между двумя группами по шкале «Общий показатель осмысленности жизни» (p=0,001) при p>0,01.

Полученные данные представлены на гистограмме 1.

Гистограмма 1

Представленность общего показателя осмысленности жизни у сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях

Анализ данных, проведенных по субшкалам теста, позволил констатировать следующее. По субшкале «Цели в жизни» для 12% сотрудников первой группы показатели находятся в норме. 88% обследуемых имеют высокие баллы по этой шкале. Для сотрудников, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, характерны низкие значения по данной шкале (76,5%). Для 23,5% сотрудников ОВД показатели находятся в норме. Это свидетельствует о том, что для большинства сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, характерно наличие четких целей в будущем, которые придают жизни осмысленность, направленность и временную перспективу. Большая часть сотрудников, не имеющих опыт участия в ситуациях экстремального характера, живут сегодняшним или вчерашним днем.

Для выявления различий особенностей когнитивной, эмоциональной и поведенческой составляющих профессионального здоровья сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях нами был использован непараметрический U-критерий Манна-Уитни. В результате проведенного анализа были выявлены значимые различия между двумя группами по шкале «Цели в жизни» (p=0,001) при p>0,01.

Результаты исследования представлены на гистограмме 2.

Гистограмма 2

Представленность показателей по субшкале «Цели в жизни» у сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях

По субшкале «Процесс жизни» были получены следующие результаты. Для 26% сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, показатели представлены в норме. 74% опрошенных имеют высокие значения по этой шкале. Сотрудники второй группы (66%) имеют средние значения по данной шкале. Низкие значения характерны для 34% испытуемых. Это свидетельствует о том, что большинство сотрудников, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, воспринимают процесс жизни как интересный, эмоционально насыщенный и наполненный смыслом. Большая часть сотрудников ОВД, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, отчасти удовлетворенны своей жизнью в настоящем, при этом, полноценный смысл жизни для них придают воспоминания о прошлом или нацеленность в будущее. Для выявления различий особенностей когнитивной, эмоциональной и поведенческой составляющих профессионального здоровья сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях нами был использован непараметрический U-критерий Манна-Уитни. В результате проведенного анализа были выявлены значимые различия между двумя группами по шкале «Процесс жизни» (p=0,001) при p>0,01. Данные приведены на гистограмме 3.

Гистограмма 3

Представленность показателей по субшкале «Процесс жизни» у сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях

 По шкале «Результативность жизни» для 69% сотрудников первой группы характерны высокие баллы. 31% обследуемых имеют показатели в норме. Для 57% сотрудников, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, данный показатель находится в норме. Для 43% опрошенных характерен низкий показатель по шкале. Это свидетельствует о том, что большинство сотрудников ОВД с опытом участия в экстремальных ситуациях пройденный отрезок жизни оценивают как продуктивный и осмысленный. В большей степени сотрудники, не имеющие опыт участия в экстремальных ситуациях, удовлетворенны прожитой частью жизни.

Для выявления различий особенностей когнитивной, эмоциональной и поведенческой составляющих профессионального здоровья сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях нами был использован непараметрический U-критерий Манна-Уитни. В результате проведенного анализа были выявлены значимые различия между двумя группами по шкале «Результативность жизни» (p=0,001) при p>0,01.

Данные представлены на гистограмме 4.

Гистограмма 4

Представленность показателей по субшкале «Результативность жизни» у сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях

По шкале «Локус контроля – Я» для 77% сотрудников, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, характерны высокие значения. 23% испытуемых имеют показатели в норме. 86% сотрудников второй группы имеют средние показатели. Низкие значения представлены у 14% сотрудников. Это свидетельствует о том, что для большинства сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в ситуациях экстремального характера, свойственно представление о себе как о сильной личности, обладающей достаточной свободой выбора, чтобы построить свою жизнь в соответствии со своими целями и представлениями о ее смысле. Для большей части сотрудников ОВД, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, свойственна уверенность в своих силах контролировать события собственной жизни. Для выявления различий особенностей когнитивной, эмоциональной и поведенческой составляющих профессионального здоровья сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях нами был использован непараметрический U-критерий Манна-Уитни. В результате проведенного анализа были выявлены значимые различия между двумя группами по шкале «Локус контроля – Я» (p=0,001) при p>0,01. Результаты приведены на гистограмме 5.

Гистограмма 5

Представленность показателей по субшкале «Локус контроля – Я» у сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях

По шкале «Локус контроля – жизнь» 58% сотрудников ОВД первой группы имеют высокие показатели. У 42% опрошенных значения в норме. Для 39% сотрудников, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, представлены средние значения по данной шкале. Для 61% испытуемых характерны низкие значения. Это свидетельствует о том, что большая часть сотрудников, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, убеждены в том, что человеку дано контролировать свою жизнь, свободно принимать решения и воплощать их в жизнь. Для большинства сотрудников ОВД, не имеющих опыт участия в ситуациях экстремального характера, свойственна убежденность в том, что жизнь человека неподвластна сознательному контролю, что свобода выбора иллюзорна, и бессмысленно что-то загадывать на будущее. Для выявления различий особенностей когнитивной, эмоциональной и поведенческой составляющих профессионального здоровья сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях нами был использован непараметрический U-критерий Манна-Уитни. В результате проведенного анализа были выявлены значимые различия между двумя группами по шкале «Локус контроля – жизнь» (p=0,001) при p>0,01. Данные представлены на гистограмме 6.

Гистограмма 6

Представленность показателей по субшкале «Локус контроля – жизнь» у сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях

Таким образом, анализ полученных данных позволяет сделать вывод о том, что между сотрудниками ОВД, имеющими опыт участия в экстремальных ситуациях, и сотрудниками, не имеющими такого опыта, существуют определенные сходства. Они заключаются в следующем: меньшей части сотрудников свойственна уверенность в своих силах, возможность контролировать события собственной жизни, они отчасти удовлетворены своей жизнью в настоящем.

Также существуют значимые различия между двумя группами. Большинство сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, имеют четкие цели в будущем, которые придают их жизни осмысленность, направленность и временную перспективу. Это целеустремленные люди, которые живут завтрашним днем. Планы большей части сотрудников имеют реальную опору в настоящем и подкрепляются личной ответственностью за их реализацию. Сотрудники этой группы в большей степени воспринимают процесс жизни как интересный, эмоционально насыщенный и наполненный смыслом. Пройденный отрезок жизни оценивают как продуктивный и осмысленный. Для большинства сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в ситуациях экстремального характера, свойственно представление о себе как о сильной личности, обладающей достаточной свободой выбора, чтобы построить свою жизнь в соответствии со своими целями и представлениями о ее смысле. Они убеждены в том, что человеку дано контролировать свою жизнь, свободно принимать решения и воплощать их в жизнь.

Для большинства сотрудников ОВД, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, свойственно неверие в свои силы, невозможность контролировать события собственной жизни. Они живут сегодняшним или вчерашним днем, неудовлетворенны прожитой частью жизни, при этом, полноценный смысл жизни для них придают воспоминания о прошлом или нацеленность в будущее. Для сотрудников ОВД, не имеющих опыта участия в ситуациях экстремального характера, в большей степени свойственна убежденность в том, что жизнь человека неподвластна сознательному контролю, что свобода выбора иллюзорна, и бессмысленно что-то загадывать на будущее.

Анализ результатов, полученных по методике Цукермана «Склонность к поиску ощущений» позволяет нам обозначить следующее.

По шкале «TAS» (поиск острых ощущений) для 74% сотрудников, имеющих опыт участия в ситуациях экстремального характера, показатели представлены в норме. У 26% опрошенных представлены низкие показатели. 65% сотрудников второй группы имеют показатели в норме и 35% — ниже нормы. Это свидетельствует о том, что большинство сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, и большинство сотрудников, не имеющих такого опыта, не стремятся к поиску различных острых ощущений.

Результаты представлены на гистограмме 7.

Гистограмма 7

Представленность результатов по шкале «TAS» (поиск острых ощущений) у сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях

По шкале «BS» (непереносимость однообразия) было выявлено, что 78,3% сотрудников, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, показатели соответствуют норме. 21,7% сотрудников ОВД имеют низкие показатели. У 29,4% сотрудников, не имеющим такого опыта, представлены средние значения. Для 70,6% опрошенных характерны низкие показатели. Это свидетельствует о том, что большинство сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в ситуациях экстремального характера, склонны переносить как монотонную, так и разнообразную работу. В большей степени сотрудники, не имеющие опыт участия в ситуациях экстремального характера, склонны к монотонной, рутинной работе.

Данные приведены на гистограмме 8.

Гистограмма 8

Представленность результатов по шкале «BS» (непереносимость однообразия) у сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях

По шкале «ES» (поиск новых впечатлений) у 30,4% сотрудников первой группы представлены средние значения. 69,6% испытуемых имеют высокие показатели. Для 76,5% сотрудников, которые не имеют опыта участия в экстремальных ситуациях, показатели представлены в норме. У 23,5% обследуемых низкие значения по данной шкале. Это свидетельствует о том, что большинство сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, независимо от возраста любят нововведения и перемены. Для большинства сотрудников, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, с одной стороны, характерен консерватизм, приверженность к традиционным взглядам и правилам, а с другой, — стремление к нововведениям и переменам.

Для выявления различий особенностей когнитивной, эмоциональной и поведенческой составляющих профессионального здоровья сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях нами был использован непараметрический U-критерий Манна-Уитни. В результате проведенного анализа были выявлены значимые различия между двумя группами по шкале «ES (поиск новых впечатлений)» (p=0,001) при p>0,01.

Результаты представлены на гистограмме 9.

Гистограмма 9

Представленность результатов по шкале «ES» (поиск новых впечатлений) у сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях

По шкале «UA» (неадаптивное стремление к трудностям) для 34,8% сотрудников, имеющих опыт участия в ситуациях экстремального характера, свойственны средние значения. 65,2% опрошенных имеют высокие показатели. Для 35,3% испытуемых второй группы показатели представлены в норме. 64,7% сотрудников имеют низкие значения. Это свидетельствует о том, что большинство сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, стремятся находить и преодолевать трудности. Большая часть сотрудников, не имеющих опыт участия в ситуациях экстремального характера, имеют тенденцию избегать трудностей, перекладывать ответственность на других людей или на обстоятельства.

Для выявления различий особенностей когнитивной, эмоциональной и поведенческой составляющих профессионального здоровья сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях нами был использован непараметрический U-критерий Манна-Уитни. В результате проведенного анализа были выявлены значимые различия между двумя группами по шкале «UA (неадаптивное стремление к трудностям)» (p=0,001) при p>0,01.

Данные приведены на гистограмме 10.

Гистограмма 10

Представленность результатов по шкале «UA» (неадаптивное стремление к трудностям) у сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях

Таким образом, анализ полученных результатов, позволяет нам сделать вывод о сходствах между двумя группами испытуемых, а именно о том, что большинство сотрудников, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, и большинство сотрудников, не имеющих такого опыта, относятся к группе лиц, которые не предрасположены к чрезвычайным происшествиям. Это свидетельствует о том, что они не стремятся к поиску различных острых ощущений.

Также существуют различия между двумя группами опрошенных. Большинство сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в ситуациях экстремального характера, склонны переносить как монотонную, так и разнообразную работу. Они независимо от возраста любят нововведения и перемены. Также большая часть сотрудников, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, стремятся находить и преодолевать трудности. Для них свойственна ответственность за свои действия и поступки.

Большинство сотрудников ОВД, не имеющих опыт участия в ситуациях экстремального характера, склонны к монотонной, рутинной работе. Для них, с одной стороны, характерен консерватизм, приверженность к традиционным взглядам и правилам, а с другой, — стремление к нововведениям и переменам. Данные сотрудники в большей степени имеют тенденцию избегать трудностей, перекладывать ответственность на других людей или на обстоятельства. Это люди с низкой нервно-психической устойчивостью и с большей вероятностью «срывов».

В ходе проведения опросника SACS – «Стратегии преодоления стрессовых ситуаций» (С. Хобфолл) были получены следующие результаты. В группе сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, было выделено восемь стратегий совладающего поведения, которые представлены в таблице 2.1.1

Таблица 2.1.1

Представленность стратегий совладающего поведения в группе сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях

 Относительно процентного соотношения представленных стратегий можно сказать следующее: наиболее продуктивная стратегия совладающего поведения характерна для большинства сотрудников ОВД (26,1%). Они предпочитают гибкое, активное поведение, направленное на социальное взаимодействие. Находясь в стрессовой ситуации, сотрудники ведут себя активно, предприимчиво, самостоятельно ищут пути разрешения возникшей проблемы. Их действия уверены и продуманны. Они свободно вступают в социальный контакт, в случае необходимости просят о помощи, охотно принимают поддержку близких людей. Решения принимают обдуманно. Способны адекватно оценить свои возможности в сложившейся ситуации, скорректировать как свое поведение, так и поведение окружающих в интересах конечного результата. Самая неэффективная стратегия характерна для 4,3% сотрудников, их поведение характеризуется как пассивное, опирающееся на интуицию и не направленное на социальное взаимодействие. Для данных сотрудников свойственны нерешительность, осторожность действий, вспыльчивость, несдержанность, спонтанность и импульсивность поведения. Эти качества влекут за собой неспособность сотрудников выстроить адекватную стратегию своего поведения и устранить существующие разногласия, как внутригруппового характера, так и внутриличностного.17,4% сотрудников ОВД предпочитают поведение пассивное, направленное на социальный контакт, но гибкое и продуманное. Они избегают напряженной работы и ответственности за последствия. Однако их поведение отличается спланированностью, направленностью на поиск и удержание социальных контактов. Большое значение для сотрудников имеет поддержка близких людей, они нуждаются в понимании и сочувствии. Предпочитают отложить принятие решения на неопределенный срок, а может и дождаться момента, когда ситуация разрешится сама собой. В случае неизбежности решение будет долго обдумываться, а информация тщательно проверяться.13% сотрудников предпочли активное поведение, направленное на социальное взаимодействие. Однако процесс планирования поведения уступает место интуитивному подходу, следствием чего является спонтанность и необдуманность их действий. 13% сотрудников в неблагоприятных ситуациях предпочитают поведение пассивное, спонтанное и направленное на социальное взаимодействие. Столько же сотрудников – 13% выбирают гибкое и продуманное поведение, пассивное, но не направленное на социальное взаимодействие. 8,7% сотрудников ведут себя активно и уверено, но действия их спонтанны, импульсивны и не направлены на взаимодействие с окружающими. Самое меньшее количество сотрудников, а именно 4,3% предпочли активное, продуманное поведение, но не направленное на социальный контакт.

В группе сотрудников ОВД, не имеющих опыт участия в ситуациях экстремального характера, также было выделено восемь стратегий совладающего поведения, которые представлены в таблице № 2.

Таблица 2.1.2

Представленность стратегий совладающего поведения в группе сотрудников ОВД, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях

Относительно процентного соотношения представленных стратегий можно сказать следующее: наиболее продуктивная стратегия совладающего поведения характерна для 11,8% сотрудников ОВД. Они предпочитают гибкое, активное поведение, направленное на социальное взаимодействие. Самая неэффективная стратегия характерна для 5,9% сотрудников. Их поведение характеризуется как пассивное, опирающееся на интуицию и не направленное на социальное взаимодействие. Наибольшее количество сотрудников ОВД, а именно 23,5%, по отношению к решаемой проблеме ведут себя пассивно. Они предпочитают отложить принятие решения на неопределенный срок, а может и дождаться момента, когда ситуация разрешится сама собой. Однако их поведение отличается гибкостью и спланированностью, направленностью на поиск и удержание социальных контактов. Большое значение для сотрудников имеет поддержка близких людей, они нуждаются в понимании и сочувствии. 17,6% предпочли активное поведение, направленное на социальное взаимодействие, основанное на интуиции. Столько же сотрудников – 17,6% выбирают поведение спонтанное, пассивное и направленное на социальное взаимодействие. Для них свойственны нерешительность, осторожность и отказа от ответственности. 11,8% сотрудников ведут себя активно и уверено, но действия их спонтанны, импульсивны и не направлены на взаимодействие с окружающими. Основанием для принятия решения является интуитивное «чутье». 5,9% сотрудников выбирают активное, продуманное поведение, но не направленное на социальный контакт. Их поступкам характерно некорректное, грубое обращение с окружающими, демонстрация своей власти, откровенное использование слабостей других людей, давление на них, отказ от поиска альтернативных решений. Столько же сотрудников – 5,9% предпочитают гибкое и пассивное поведение, пассивное, не направленное на социальное взаимодействие. Для них характерна способность обдумывать решения, просчитывать свои действия и действия окружающих.

Для выявления различий особенностей когнитивной, эмоциональной и поведенческой составляющих профессионального здоровья сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях нами был использован непараметрический U-критерий Манна-Уитни. В результате проведенного анализа были выявлены значимые различия между двумя группами по шкале «Осторожные действия» (p=0,002) при p>0,01.

Таким образом, полученные данные свидетельствуют о том, что более половины сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, находясь в стрессовой ситуации, ведут себя активно, предприимчиво, самостоятельно ищут пути разрешения возникшей проблемы. Решения принимают обдуманно, способны адекватно оценить свои возможности в сложившейся ситуации, скорректировать как свое поведение, так и поведение окружающих в интересах конечного результата. Просоциальная направленность, то есть расположенность к социальному взаимодействию, способствует установлению тесных контактов с окружающими людьми, тем самым, увеличивая вероятность оказания помощи и поддержки в неблагоприятной, трудной ситуации, со стороны близких людей. Большинство сотрудников ОВД, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, предпочитают долго обдумывать и тщательно взвешивать возможные варианты принимаемого решения. Тем самым, увеличивая вероятность того, что проблема разрешится сама собой, кто-то поможет советом или вовсе возьмет ответственность за происходящие события на себя. Процесс планирования их поведения уступает место интуитивному подходу, следствием чего является спонтанность и необдуманность действий. Анализ полученных результатов по методике «ПРОГНОЗ» позволяет нам констатировать следующее. Для 65,2% сотрудников, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, характерен высокий уровень нервно-психической устойчивости и, следовательно, для них свойственен меньший риск дезадаптации в стрессе. Для 34,8% испытуемых уровень нервно-психической устойчивости находится в норме. 41,2% сотрудников, не имеющих такого опыта, характерны средние значения уровня нервно-психической устойчивости. 58,8% опрошенных имеют низкий уровень нервно-психической устойчивости и, следовательно, больший риск дезадаптации в стрессе. Это свидетельствует о том, что большинство сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, способны сдерживать или управлять собственными чувствами, желаниями и поступками, а также противостоять внешним воздействиям. Большинство сотрудников, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, подвержены негативному влиянию извне. Для выявления различий особенностей когнитивной, эмоциональной и поведенческой составляющих профессионального здоровья сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях нами был использован непараметрический U-критерий Манна-Уитни. В результате проведенного анализа были выявлены значимые различия между двумя группами по показателю нервно-психической устойчивости (p=0,001) при p>0,01. Данные приведены на гистограмме 11.

Гистограмма 11

Выраженность уровня нервно-психической устойчивости у сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях

 Таким образом, анализируя полученные данные, можно сделать следующий вывод. Для сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, в большей степени характерна устойчивость настроения, интересов, увлечений и привязанностей. Они способны сдерживать или управлять собственными чувствами, желаниями и поступками, а также противостоять внешним воздействиям, самостоятельно с высоким быстродействием возвращаться в психическое равновесие.

Большинство сотрудников, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, подвержены негативному влиянию извне. Им свойственна повышенная утомляемость, высокая истощаемость, раздражительность, неустойчивость интересов, частые смены настроения.

Полученные результаты экспериментальной работы позволяют сделать нам следующие выводы.

Меньшей части сотрудников ОВД, имеющим опыт участия в экстремальных ситуациях, и меньшинству сотрудников, не имеющим такого опыта, свойственна уверенность в своих силах, возможность контролировать события собственной жизни, они отчасти удовлетворены своей жизнью в настоящем. Меньшая часть сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях не стремится к поиску различных острых ощущений.

На когнитивный компонент системы формирования ценностных ориентаций сотрудников ОВД оказывает воздействие их опыт участия в экстремальных ситуациях. Для большинства сотрудников ОВД, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, свойственно представление о себе как о сильной личности, обладающей достаточной свободой выбора, чтобы построить свою жизнь в соответствии со своими целями и представлениями о ее смысле. Для большинства сотрудников, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, свойственно неверие в свои силы, невозможность контролировать события собственной жизни.

На эмоциональный компонент системы формирования ценностных ориентаций сотрудников ОВД оказывает воздействие их опыт участия в экстремальных ситуациях. Большинство сотрудников, имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, стремится находить и преодолевать трудности. Им свойственна устойчивость настроения, интересов, увлечений. Они способны сдерживать или управлять собственными чувствами, желаниями и поступками, а также противостоять внешним воздействиям, самостоятельно возвращаться в психическое равновесие. Для большинства сотрудников, не имеющих опыт участия в экстремальных ситуациях, характерно избегание трудностей, перекладывание ответственности на других людей или на обстоятельства. Это люди с низкой нервно-психической устойчивостью и с большей вероятностью «срывов», которые подвержены негативному влиянию извне.

На формирование поведенческого аспекта ценностных ориентаций, выраженный в ценности профессиональное здоровье  сотрудников ОВД не оказывает воздействие их опыт участия в экстремальных ситуациях. В целом, большинство сотрудников ОВД с различным опытом участия в экстремальных ситуациях в стрессовых ситуациях решения принимают обдуманно, способны адекватно оценить свои возможности в сложившейся ситуации, скорректировать как свое поведение, так и поведение окружающих в интересах конечного результата.

Ценностные ориентации, являясь относительно устойчивым новообразованием в психологической структуре личности, подвержены процессам изменения, в которых движущей силой их развития выступают потребности человека.  Уровень сформированности ценностных ориентаций личности проявляется в ее деятельности, оценках и отношениях к окружающему миру и зависит от множества факторов, являясь, в определенной мере, результатом функционирования механизмов, противодействующих негативно влияющим факторам.

Выработка системы ценностных ориентаций — необходимое условие для становления жизненных перспектив, самоопределения сотрудников УВД и МЧС. Формирование ценностных ориентаций — сложный длительный процесс.

Критериями сформированности ценностных ориентаций являются их когнитивный (ценностные представления человека), эмоциональный (относительно устойчивые чувства человека к объектам, выражающиеся в эмоциональной оценке), деятельностный компоненты  (Предрасположенность к тому или иному типу социального поведения; общая направлен­ность деятельности человека относительно объектов и яв­лений социальной значимости, путь достижения жизнен­ных планов).

Модель  формирования ценностных ориентаций  сотрудников силовых структур, в частности УВД и МЧС представлена следующими компонентами: информативно-целевым; координационным, содержательным, технологическим; оценочно-результативным.

культура, повседневность, диалог культур

Cтатья отражает концепции российских ученых о диалоге культур в современной повседневности, в котором закрепляется и передается культурный опыт человечества, традиция, обновляется ценностное содержание культуры.

Текст статьи:

Существует множество определений культуры. В каждом из них  выводится на поверхность тот аспект культуры, который наиболее важен автору. Так великий русский мыслитель М.М. Бахтин понимает культуру как:

1. Форму общения людей разных культур, форму диалога; для него “культура есть там, где есть две (как минимум) культуры, и что самосознание культуры есть форма её бытия на грани с иной культурой” (2. С.85);
2. Как механизм самодетерминации личности, с присущей ей историчностью и социальностью;
3. Как форма обретения, восприятия мира впервые.

Слово «диалог» происходит от греческих dia – «два» и logos – «понятие», «мысль», «разум», «язык», и означает, следовательно, «встречу» двух сознаний, логик, культур.

Диалог – универсальный способ существования культуры. Будучи полифункциональным целостным общественным явлением, культура с древнейших времен для выживания, развития и обновления форм своего существования использует диалог как универсальное средство реализации целей человека в мире. Диалог в культуре есть универсальный способ передачи и освоения личностью форм социального взаимодействия, способов познания мира. В форме диалога закрепляется и передается культурный опыт человечества, традиция, и вместе с тем, обновляется ценностное содержание культуры.

Сама идея диалога культур не нова для философии, но основные положения, разработанные М.М. Бахтиным и продолженные в работах В.С. Библера углубили, расширили, уточнили её. Феномен  культуры “пронизывает… все решающие события жизни и сознание людей нашего века” (4, 413).

Бинарность – одна из универсальных структур всей действительности: социальной, культурной, психологической, языковой. По выражению М.М. Бахтина (1895-1975), открывшего для русской культуры тему диалога, «жизнь по природе своей диалогична. Жить — значит участвовать в диалоге: вопрошать, внимать, ответствовать, соглашаться и т.п. В этом диалоге человек участвует весь и всею жизнью: глазами, губами, руками, душой, духом, всем телом, поступками. Он вкладывает всего себя в слово, и это слово входит в диалогическую ткань человеческой жизни (2,329).

Диалог – это форма связи субъектов, акцентирующая внимание на взаимонеобходимости «Я» и другого «Я». «Я» ничего не могу сказать о себе, не соотнося себя с «Другим», «Другой» помогает мне узнать себя. По мнению М. М. Бахтина, «у человека нет внутренней суверенной территории, он весь и всегда на границе» (Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 329). Поэтому диалог есть «противостояние человека человеку, противостояние «Я» и «Другого»» (2, 299). И в этом главнейшая ценность диалога. Диалог, следовательно, – не просто общение, но взаимодействие, в ходе которого человек открывается себе и другим, обретает и узнает свое человеческое лицо, научается быть человеком. В диалоге происходит «встреча» субъектов.

Диалогическое взаимодействие строится на принципах равенства и взаимного уважения позиций. Вступая в контакт, человек с человеком, людские совокупности, различные самобытные культуры не должны подавлять друг друга. Следовательно, для того чтобы диалог состоялся, необходимо соблюдение ряда условий. Это, во-первых, условие свободы, а во-вторых, наличие равных субъектов, осознающих свою качественную индивидуальность. Диалог придает высшую ценность совместному бытию субъектов, каждый из которых самодостаточен и самоценен.

Диалог между культурами бывает непосредственным и опосредованным — пространством, временем, другими культурами; конечным и бесконечным — ограничен определенными временными рамками, данными конкретными субъектами либо неразрывно связывает культуры в бесконечном творческом поиске.

На основании трансформаций, происходящих в культурах в результате их диалогического взаимодействия, можно осуществить типологизацию диалогического отношения, т.е. выделить разные типы диалога — внешний и внутренний.

Внешний диалог не ведет к взаимному изменению культур. Он обусловлен интересами самопознания и саморазвития культур, способствует взаимообогащению культур, дополнению их новыми частностями. Диалог здесь — взаимный обмен этими готовыми ценностями, результатами творческой деятельности культур.

Из данной логики взаимодействия естественно вытекает разведение культур по разным уровням, обусловленное разной степенью их «результативности» (цивилизованности). Мировая культура с этих позиций видится некой суммой культур.

Внутренний диалог — творческое взаимосозидание культур, их самореализация. Диалог здесь оказывается уже не просто механизмом передачи готовых культурных смыслов, но механизмом взаимного изменения культур в процессе их взаимодействия.

Диалогическое понимание культуры предполагает наличие общения с самим собой как с другим. Мыслить — значит говорить с самим собой… значит внутренне слышать себя самого”, — по утверждению Канта (4,413).  Внутренний микродиалог является составной частью идеи диалога культур.

В.С. Библер предостерегает от примитивного понимания диалога как разных видов диалога, встречающихся в речи человека (научный, бытовой, моральный и т.д.), которые не имеют отношения к идее диалога в рамках диалоговой концепции культуры. “В “диалоге культур” речь идёт о диалогичности самой истины (…красоты, добра…), о том, что понимание другого человека предполагает взаимопонимание “Я — ты” как онтологически различных личностей, обладающих — актуально или потенциально — различными культурами, логиками мышления, различными смыслами истины, красоты, добра… Диалог, понимаемый в идее культуры, — это не диалог различных мнений или представлений, это — всегда диалог различных культур… (3, 413).

Общение личностей в диалоге происходит благодаря некоторому атому общения — тексту. М. М. Бахтин в своей “Эстетике словесного творчества” писал, что человека можно изучать только через тексты, созданные или создаваемые им. Текст, по Бахтину, может быть представлен в разных формах:

1. Как живая речь человека;
2. Как речь, запечатлённая на бумаге или любом другом носителе (плоскости);
3. Как любая знаковая система (иконографическая, непосредственно вещная, деятельностная и т.д.)

В любой из этих форм текст может быть понят как форма общения культур. Каждый текст опирается на предшествующие и последующие ему тексты, созданные авторами, имеющими своё миропонимание, свою картину или образ мира, и в этой своей ипостаси текст несет смысл прошлых и последующих культур, он всегда на грани, он всегда диалогичен, так как всегда направлен к другому. И эта особенность текста прямо указывает на его контекстное окружение, которое делает текст произведением. В произведении воплощено целостное бытие автора, которое может быть смыслом только при наличии адресата. Произведение отличается от продукта потребления, от вещи, от орудия труда тем, что в них воплощается бытие человека, отстраненное от него. И второй особенностью произведения является то, что оно возникает всякий раз и имеет смысл только тогда, когда предполагает наличие общения отстраненных друг от друга автора и читателя. И в этом общении через произведения изобретается, создается впервые мир. Текст всегда направлен на другого, в этом его коммуникативный характер. По выражению В.С. Библера, текст, понимаемый как произведение, “живет контекстами…”, все его содержание только в нем, и все его содержание — вне его, только на его границах, в его небытии как текста”. (4, 176).

На основании вышеизложенного можно логически представить повседневность в качестве того самого текста, через который происходит общение двух этносов. Повседневность можно проиллюстрировать на примере традиционной одежды, пищи и прочих составляющих. Поэтому непосредственное обращение к повседневности позволит судить о характере культурных взаимовлияний.

Рассматривая бытовые вещи, костюм, способы времяпрепровождения, формы обще­ния и другие проявления повседневной жизни как знаки, как часть культуры,  исследователь полу­чает возможность проникнуть во «внутренние формы культуры», завязать с исследуемой, отдаленной от современности культурой содержательный диалог.

Сегодня, проблемы взаимодействия культур начинают занимать все большее место в исследованиях ученых, поскольку  культура – это достояние всего человечества, исторический результат взаимодействия народов, а диалог – истинная форма межнационального общения, предполагающий как взаимообогащение, так и сохранение его самобытности.

Литература:

1. Аверинцев С. С., Давыдов Ю. Н., Турбин В. Н. и др. М. М. Бахтин как философ: Сб. статей / Рос. академия наук, Институт философии. — М.: Наука, 1992. — С.111-115.
2. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. — М.: Художественная литература, 1979. — 412 с.
3. Библер В. С. Михаил Михайлович Бахтин, или Поэтика и культура. — М.: Прогресс, 1991. — 176 с.
4. Библер В. С. От наукоучения — к логике культуры: Два философских введения в двадцать первый век. — М.: Политиздат, 1990. — 413 с.

синтез ценностей, красота, нормативно-рационалистическая поэтика, торжественная ода, поэма, трагедия, духовная и философская лирика

Создававшаяся в эпоху становления секуляризованной культуры, проникнутая принципами нормативно-рационалистической поэтики, она, тем не менее, впервые сделала предметом художественного переживания высшую, религиозно-молитвенную природу искусства. Именно поэтому столь потрясающее впечатление производит русская торжественная ода XVIII в. – гимн творческой энергии нации, устремившейся к тому, чтобы реализовать идеал жизненной полноты и гармонии миропорядка.

Текст статьи:

В поисках идеального синтеза определяющих ценностных категорий Истины, Добра и Красоты, русская мысль не случайно обращается к художественному опыту поэзии XVIII столетия. Создававшаяся в эпоху становления секуляризованной культуры, проникнутая принципами нормативно-рационалистической поэтики, она, тем не менее, впервые сделала предметом художественного переживания высшую, религиозно-молитвенную природу искусства. Именно поэтому столь потрясающее впечатление производит русская торжественная ода XVIII в. – гимн творческой энергии нации, устремившейся к тому, чтобы реализовать идеал жизненной полноты и гармонии миропорядка. И дело даже не в том, насколько эта амбициозно-утопическая цель могла быть достигнута в реальности – сама устремленность к нему и своеобразная «воля к идеалу» формировала удивительно органичную сферу аксиологии искусства классицизма, наследником и реформатором которой суждено было стать Державину.

Не только высокие жанры классицизма – торжественная ода, поэма, трагедия, духовная и философская лирика – несли в себе столь последовательно выраженный ценностный аспект. Жанры, по традиции относимые к «средним» и бывшие наименее разработанными классицистской теорией[1], также имели свою аксиологию. Нормативно-иерархическое сознание эпохи лишь предписывало каждой из этих жанровых групп «свою», достаточно четко определенную ценностную шкалу. И если предметом художественного переживания в жанрах «высоких» оказывались собственно «высокие» ценности -  Божественное величие, гармония космоса, сила и мощь государства, мудрость правителя, самопожертвование, сознание аристократического долга, творческая энергия разума, то в жанрах «средних» структура аксиологического содержания оказывалась иной, и на первый план выходили радости частной жизни человека – гармония с самим собой и миром вокруг, любовь семейное счастье, дружба, здоровье, возможность наслаждаться земными благами, наконец, радость творческого труда. Тянувшийся к античному идеалу XVIII в. находил универсальный источник этих ценностей в поэзии Анакреона и Горация, сами имена которых становились почти нарицательными обозначениями того человеческого типа, который выступал апологетом этих ценностей и жизненный принцип которого так блистательно характеризовала емкая державинская формула: «Живи и жить давай другим»[2].

Признанная оценка новаторства Державина как поэта, отказавшегося от иерархических границ и охватившего единой творчески-эстетизирующей интенцией весь мир вокруг, безусловно должна распространяться и на анализ аксиологической системы поэта. Ценностная «карта» его поэзии столь же многогранна и всеобъемлюща, как и сам мирообраз, встающий в державинских стихах. И стихотворение «Евгению. Жизнь Званская» становится одним из наиболее убедительных доказательств этого, органично соединяя в себе тему житейских ценностей – и того неизменного и вечного их источника, что в конечном итоге определяет философское звучание стихотворения.

Думается, прежде чем пытаться анализировать державинское стихотворение как реализацию ценностного умозрения поэта, необходимо еще раз вернуться к проблеме державинской художественной философии в целом. Одной из ее определяющих особенностей можно выделить специфическую многослойность текста, которая возникла благодаря изменившемуся жанровому мышлению поэта. Державин не только отказывался от принципа формальной чистоты жанра и начал смешивать противопоставленные в системе традиционного классицизма жанровые модели. Еще более радикальным шагом, имевшим к тому же значительное влияние на последующее развитие поэзии, можно считать преодоление строгого жанрового канона, которое достигалось, с одной стороны, благодаря безмерно усложнявшейся в державинских текстах диалектической взаимозависимости условно-поэтического и автобиографически-конкретного, с другой – благодаря связанному с этим усложнению образности, балансирующей в державинском художественном мире между полюсом жизненной конкретности и обобщенно-философского смысла. Опорой развития художественно-философской мысли в этом случае становятся не жанровые каноны, не иллюстрированная в поэтическом тексте отвлеченная философская идея и не «словесное развертывание» риторических единиц – идеологем. Опора философской мысли Державина – те самые конкретные жизненные впечатления, открытием которых и стала для русского XVIII столетия его поэзия.

Анализ стихотворения «Евгению. Жизнь Званская» целесообразно начинать с перечисления сложившихся в науке определений его жанровой природы – хотя бы для того, чтобы, оттолкнувшись от многих так и не оправдавшихся в тексте жанровых «обещаний» и порожденных ими «ожиданий» читателя, попытаться проникнуть в его действительный смысл. В стихотворении задано сразу несколько жанровых моделей: философского послания (эпистолы) (указание на которое присутствует уже в структуре двойного заглавия); подражания «Второму эподу» Горация – одной из очень популярных в литературе XVIII в. жанровых моделей, начало усвоения которой было положено уже в лирике А.Д.Кантемира и В.К.Тредиаковского. Державинское обращение к этой модели не ограничивается стихотворением «Евгению. Жизнь Званская», на нее также ориентируется (причем напрямую) «Похвала сельской жизни» и ряд других стихотворений поэта. Наконец, некоторые исследователи видят в державинском послании митрополиту Евгению также преломление на русской почве специфического ответвления популярного в Европе XVIII в. жанра описательной поэмы – т.н. «поэмы о сельской усадьбе», в чистом виде наиболее четко представленной в английской литературе[3].

Уже простое перечисление жанровых образцов,  которые «встретились» в державинском стихотворении, подтверждает мысль о проявившейся здесь свободе жанрового мышления поэта. Следствием ее становится в первую очередь то, что заложенная в структуре всех трех жанровых моделей философско-риторическая посылка противопоставления «город – деревня» становится у Державина исходной, но отнюдь не определяющей, не исчерпывающей художественно-философский смысл его текста. Точно так же, хотя и не столь безусловно, смещается в стихотворении Державина из идейного «центра» характерный для философской оды XVIII в. мотив «memento more» — смерть возникает как тема поэтических ламентаций, получает свое развертывание, но, сплетаясь с иными образно-смысловыми линиями стихотворения, размышления  о ней обретают иной смысл.

Главная духовно-философская идея державинского текста – поиск и обретение человеком блаженства.

Первоначально тема блаженства развертывается в стихотворении на основе горацианской традиции противопоставления деревни городу. Но уже третья строфа переводит размышления в иную сферу – и рождением этого мотива державинский текст обязан появлению конкретных мотивов, самого облика Званки как особого «острова блаженных»: « Возможно ли сравнять что с вольностью златой, // С уединением и тишиной на Званке? // Довольство, здравие, согласие с женой, // Покой мне нужен – дней в останке». Перечисленные в этой строфе понятия – ценности жизненные, доставляющие человеку возможность блаженства в житейском мире: вольность, уединение, тишина, довольство, здравие, мир в семье, душевный покой – то, без чего жизнь человека не может считаться состоявшейся. И далее стихотворение развивает, с одной стороны, эту житейскую линию, и с другой – постепенно кристаллизующуюся линию духовную.

Блаженство даруется человеку созерцанием многообразия мира – и природы, и культуры. Именно эта линия ярче всего развита в державинском стихотворении, и именно здесь ярче всего проявилось стремление поэта обрисовать мир вокруг с максимальным количеством деталей. Державинский космос исполнен звуков, красок, запахов, каждое его мгновение занято, он густо населен – людьми. Животными, птицами, он необыкновенно теплый – почему, возможно, и в сознании поэта, и в сознании читателя не возникает чувства отчаяния, когда речь заходит об исторических испытаниях и самом испытании времени для человека. Подобная полнота, безусловно, генетически связана с особенностью рационалистического взгляда на мир, которую Л.В.Пумпянский называл «принципом исчерпывающего деления»[4] — когда образ строится как исчисление всех возможных признаков, форм существования некоего явления, всех возможных форм, наполняющих собой мироздание. Отличием от исчерпывающего деления в традиционном мирообразе классицизма у Державина оказывается лишь превалирование этого принципа над принципом иерархичности: исчисляя признаки и формы явления, он уже подлинно видит их все, не закрывая глаза на те, которые не приемлются жанром. Державинский космос подлинно всеохватен – и в этом смысле периодически обманывающая читателя композиционная «рыхлость» стихотворения «Евгению. Жизнь Званская» — вовсе не следствие структурной небрежности или безвкусной избыточности. Изобилие деталей, форм, планов развертывания картин  здесь становится реализацией очень важного для Державина принципа миропонимания, согласно которому в жизни нет ничего неважного. Как писал С.С.Аверинцев, «в уютном, тяжеловесном, насыщенном запахами домашнем обиходе поэт ощущает не какую-нибудь иную, а ту самую красоту, которую он же видел льющейся в блеске солнечных лучей “с синей крутизны эфира”. Но увидеть ее могут только глаза, которые приучены глядеть на каждый предмет <…> благодарно»[5].

Это и есть благодарность Творцу – в державинском космосе основа того блаженства, что становится главной всеодухотворящей силой.

Державин говорит «…обо всем и всегда так, словно он первый человек на свете, у которого только что отверзлись глаза»[6]. В дальнейшем описании быта Званки возникает возможность толковать бытописание не только в житейском, но и в духовно-философском ключе. Это – жизнь, которая исполнена любви – и к миру вокруг, и прежде всего к людям (чего стоит снисходительное державинское замечание: «Усатый староста иль скопидом брюхатый // Дает отчет казне,  и хлебу, и вещам // С улыбкой, часто плутоватой»). Барин-то, оказывается, все понимает – но прощает плутовство – по человеколюбию, по известному державинскому великодушию: «Живи и жить давай другим», по трезвому знанию человеческой натуры: «Кто сколько мудростью не знатен — // Но всякий человек есть ложь…».

Снисходительность к людским слабостям дополняется также любовным великодушным отношением к «малым сим» — больным, крестьянским детям, крепостным мастерам и т.п. Державин дает этому очень краткое, но выразительное объяснение: «Чтобы во мне не зрели буки…». Сама разговорная интонация, своеобразная наивность объяснения встраивается в общий контекст развития мысли – это своего рода проявление «людскости», общежительности державинского жизненного идеала.

Ступенью к постижению блаженства в поэтических размышлениях Державина становится также своеобразное «равенство» всех занятий человека, среди которых находится место и трудам, и забавам, и творчеству, и наконец молитве, тема которой и становится главным средством воплощения высокой аксиологической шкалы для поэта.

Она пронизывает текст стихотворения, присутствуя и в картине утра, и в описании дня, и наконец, замыкая весь текст в раскрытии ночных размышлений поэта. Молитва утренняя становится в стихотворении абсолютным началом того «однодневного цикла»[7], который своей идеальной гармоничностью воплощает космическую устроенность державинского космоса именно потому, что все в нем обращено со славословием к Творцу: «Восстав от сна, взвожу на небо скромный взор; // Мой утренюет дух Правителю вселенной; // Благодарю, что вновь чудес, красот позор //Открыл мне в жизни, толь блаженной… (с. 383).

Любопытно, что, несмотря на безусловные переклички стихотворения Державина с т.н. «поэмой о сельской усадьбе» (отмечаемые, в частности. Е.П.Зыковой), в то же время в нем редуцирован один достаточно важный для «усабедной» поэзии мотив труда человека – хозяина, созидающего в усадьбе свой мир. Этот созидательно-моделирующий потенциал усадебной культуры XVIII века в целом нередко рассматривают как существенную составляющую культурной идеи усадебной жизни (и усадебной поэзии) – в историко-политическом ключе[8] или же собственно эстетическом аспекте[9]. Хозяин усадьбы строит свой мир – не важно, свое «государство» или свой «космос», свою «Утопию» или «Аркадию». Однако державинский человек в «Жизни Званской» усадьбу не строит – она существует здесь как некая безусловная данность, и человек наслаждается жизнью в этом предвечно-идеальном мире, получив его из Руки Творца, и потому не преобразует и не изменяет этот мир, а лишь восхищается им (не случайно подавляющее большинство глаголов в стихотворении имеют семантику «зрения» — либо иных способов вбирания/поглощения: «дыша невинностью, пью воздух», «ищу», «смотрю», «внимаю», «иду», «дивлюся», «зрю», «озреваю», «тешусь», «внемлю», «смотрю», «любуюсь», «звезды зря» и т.п.

Мир идеально гармоничен, подобен совершенному произведению искусства, которое и созерцает человек. Это становится своеобразной теодицеей в поэтическом космосе Державина – даже видя в «зеркале времен» лишь себялюбие и «драки человеков», он находит утешение в созерцании Божьего мира и в молитве:

Все суета сует! Я, воздыхая, мню,

Но, бросив взор на блеск светила полудневна,

О, коль прекрасен мир! Что ж дух мой бременю?

Творцом созиждется вселена.

Да будет на земли и в небесах Его

Единая во всем вседействующая воля!

Он видит глубину всю сердца моего

И строится моя Им доля (с. 385)

Единственное усилие человека в идеально-прекрасном Божьем мире – усилие молитвенное. И потому, переводя поэтическое размышление в иной интонационный регистр в последних 14 строфах стихотворения («Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?..»)[10], Державин выстраивает вектор не столько собственно творческих, сколько куда более сложный по своему составу: от осознания истории – к теме неотвратимой смерти, всеобщего разрушения, преодолением которого способна стать только возносящаяся над житейским «единая правда» о поэте:

Не зря на колесо веселых, мрачных дней,

На возвышение, на пониженье счастья,

Единой правдою меня в умах людей

Чрез Клии воскресишь согласья.

Так, в мраке вечности она своей трубой

Удобна лишь явить то место, где отзывы

От лиры моея шумящею рекой

Неслись чрез холмы, долы, нивы.

Ты слышал их, — и ты, будя своим пером

Потомков ото сна, близь севера столицы,

Шепнешь в слух страннику, вдали как тихий гром:

«Здесь Бога жил певец, — Фелицы» (с. 390).

Таким образом в абсолютно органичном синтезе объединяются ценностные системы двух определяющих для державинской аксиологии текстов – дружеского послания митрополиту Евгению и оды «Бог». И высшее религиозно-философское умозрение, и размышления о блаженстве и спокойствии земной жизни сходятся в одной точке – благодарном молитвенном восторге, способность к которому и делает человека центром мироздания.

оптимизация мышления старости, внутренний ментальный комфорт, ощущение счастья

Мир обладает огромным потенциалом культуры, и задача культурологии применять социальные механизмы включения людей в мир прекрасного и формирования умений мыслить позитивно, потребности к образования ценностных ориентаций и следованию культурным традициям. Стремление к внутреннему комфорту, к ощущению счастья позволяло и позволяет долгожителям мыслить позитивно, управлять своими эмоциями, открывать для себя новое, самосовершенствоваться. Направлений совершенствования множество, культура дает безграничную массу методов, методологий, способов и технологий этого процесса, содержательно оформляя их в единое целое.

Текст статьи:

Основное, глубинное устремление всего живого — желание жить, которое является  основополагающей потребностью, смыслом, определяющим способ существования. Человечество всегда стремилось к долгой жизни, которая   как   и   творчество,    определяется    не    только    продолжительностью,  но  и  содержанием. Каждый  день,  месяц,  год   жизни современного  человека  наполнены  событиями,  впечатлениями,   недоступными нашему предку. Жизнь современника значительно удлинилась за счет многих  лет его активной деятельности, поставленных целей, задач, стремлений. Возникновение этих целей,  означает, что в окружающей нас действительности есть много неизвестного, непонятного, непредвиденного, скрытого, требующего от человека более глубокого познания мира, открытия в нем новых свойств, закономерностей и связей. Вселенная бесконечна и бесконечен процесс её познания. Мышление всегда устремлено в эти бескрайные глубины неизведанного и  нового. Последние научные эксперименты показали, что мысли человека можно фиксировать и визуализировать на особо чувствительных аппаратах. Это позволяет говорить о материальной природе мыслей и необходимости гигиены мышления. Отсюда следует, что жизнь каждого человека – это  результат того, как он думает о себе и о мире, который его окружает, поэтому одним из главных условий долголетия является восприятие информации позитивно,  мышление в позитивном ключе.

Мышление – это социально обусловленный, неразрывно связанный с речью психический процесс поисков и открытия существенного нового, процесс  опосредствованного и обобщённого отражения действительности в ходе её анализа и синтеза. Мышление возникает на основе практической деятельности из чувственного познания и далеко выходит за его пределы. [Психология. Словарь под общ. ред. А.В. Петровского. - М.: Политиздат, 1990. – 494]. В самом общем виде мышление — постановка и решение задач. Между мышлением и познанием есть существенное различие и не только в том, что познание включает в себя также чувственные формы отражения. Мышление в равной степени «участвует» как в познавательной, так и в управляющее – преобразовательной  деятельности, т. е. является идеальным орудием познания и управления – преобразования.  С помощью мысли, в зависимости от её характеристики (положительной или отрицательной) человек преобразовывает действительность. Негативные и позитивные оценки окружающего мира существовали всегда. Наш мир изначально двойствен. Любые материи, энергии, чувства имеют свою противоположность, без которой не существуют,  они  держат природу в равновесии: день – ночь, холод – тепло, добро — зло. С древнейших времен перед человеком встала задача «оценивать» поступки своих соплеменников, обучать своих детей тому, что было полезно для племени, а что вредно. Поэтому в процессе формирования системы человеческих ценностей, когда необходимы были точки отсчета, все события, поступки, человеческие качества воспринимались как колебания маятника от положительного к отрицательному, от одного человеческого качества до противоположного ему по значению, в середине была условная «норма», которой желательно было достичь. В мировых религиях, в фольклоре любого народа присутствует борьба сил добра и зла, положительных и отрицательных героев, позитивного и негативного восприятия действительности. Следовательно, решался важнейший для человечества вопрос: как относиться к реальной жизни? Воспринимать ее, как высшее благо, как бесценный дар, относиться ко всему происходящему с благодарностью или не принимать ее, считать злом, наказанием, посланным человеку. История развития цивилизации говорит нам, что в мире человеческих эмоций и оценок, в мире добра и зла, позитива и негатива выигрывает тот, кто выбирает для себя в качестве постоянного ориентира позитивный взгляд на все, что с ним происходит. Это позитивное отношение стало основой мышления долгожителей, активно работающих над улучшением жизни, стремящихся к её познанию и развитию. Позитивное мышление долгожителя характеризуется жизнерадостным мироощущением, способностью воспринимать, аккумулировать и распространять только положительные мысли и эмоции. Мысли каждого из нас – сгустки  энергии, которые мы посылаем природе, и которые возвращаются к нам в виде жизненных обстоятельств. Когда мы о чем-то усиленно и продолжительно думаем, то большое количество энергии и информации накапливается в мыслеобразах. Мыслеобраз — это   индивидуально воспринятый всеми органами чувств целостный образ предмета (явления). Восприятие — это функция всего организма, всех каналов восприятия. Воспринимая столь многогранно, человек оставляет многомерный мыслеобраз в своём опыте, в своей памяти. Наступает момент, когда количество энергии достигает критической массы, мыслеобразы начинают жить своей жизнью, притягивая события и обстоятельства, о которых мы думали, мечтали или, наоборот, которых опасались. Мыслеобразы реализуют программу, заложенную в них нашими мыслями, и эта программа ведет нас за собой. Составляющие мыслеобраза можно  представить в виде цепочки: материальная форма↔информация↔энергия. Таким образом, — Форма, Информация, Энергия — три составляющие представлены в единстве, они переплетаются в мыслеобразе и существуют только взаимодействуя. Энергия мысли может созидать, а может и разрушать. При позитивном мышлении накапливаются положительные эмоции, человека охватывает воодушевление, бодрое настроение, уверенность и радость в предвкушении победы. От качества наших мыслей зависит  здоровье, внешний вид, настроение, эмоции и чувства [Н.В. Маслова. Ноосферное образование: монография -М.: Институт холодинамики,1999].

Позитивное мышление условно можно разделить на два направления: естественное (природное) и искусственное, которое достигается с помощью определенных методик. Естественное позитивное мышление заложено в человеке природой.  Многие известные ученые, писатели, общественные деятели позитивно настроенные люди. Примером может служить известный биолог А.А.Любищев. Даниил Гранин в документально-художественной повести «Эта странная жизнь» отмечает: «….Стиль творческого и жизненного поведения Любищева являл удивительную гармонию трех начал: рационального, интуитивного и эмоционального. Таких людей с библейских времен называют мудрецами. Они открыты к людям и всем потокам жизни. Но и это не все. В одном из писем Любищева есть признание: «Я люблю трепаться и валять дурака». В своем генофонде он находил гены гиляризма (веселости) и оптимизма. Мудрость была и остается веселой, как сказано в притчах Соломона. И его мудрость была таковой» [Гранин Д. Эта странная жизнь.М.,1974, с. 87]. Помимо оптимистичности и позитивного мышления, А.А. Любищев с высокой точностью вел систему учета  времени. В конечном итоге эта система учета обеспечивала известному биологу следующее: возможность оценивать реальное время, которое имелось в распоряжении, с высокой точностью планировать время для чтения конкретных книг, написания статей, работы в командировках, он смог более эффективно использовать то время, которое обычный человек относят к необходимым потерям. Система позволила ему понять и использовать более эффективно изменения своей работоспособности. «Как распределялось чтение книг в течение дня? С утра, когда голова свежая, я беру серьезную литературу (по философии, по математике). Когда я проработаю полтора-два часа, я перехожу к более легкому чтению — историческому или биологическому тексту. Когда голова уставала, то берешь беллетристику», — писал А.Любищев [Голубовский М., «Вестник» №15(248), 18 июля 2000].

Большинство современных долгожителей подсознательно соблюдают умеренность во всех жизненных аспектах. Именно такой позиции придерживался и итальянский мыслитель Л. Корнаро, опубликовавший ещё  в XVI в. трактат «Об умеренности жизни». Главным сокровищем жизни Корнаро считал привычку к умеренности. Важным элементом его си­стемы был труд. Корнаро писал: «Я постоянно занимаюсь литературным трудом, по восемь часов в день, пишу соб­ственной рукой и всегда выбираю темы, которые интересны и полезны людям». Он занимался творческой работой, инте­ресовался новыми открытиями и изобретениями. И при этом никогда не жаловался на нарушение зрения, слуха или па­мяти: «Все органы чувств у меня в отличном состоянии — память, сердце и ум, — в равной степени то же самое можно сказать о моем голосе и зубах». У Корнаро была дочь, кото­рая родила ему 11 внуков. Эта большая и дружная семья так­же доставляла ему огромную радость. Таким образом, он все время находился в хорошем настроении и никогда не допус­кал уныния. Корнаро был глубоко верующим, духовным человеком. Причем его вера была подкреплена внутренним духовным опытом. В результате у него не было страха смерти, более того, он считал, что после физической смерти человека ожи­дает новая, еще более интересная духовная жизнь: «Мои мысли поднимаются высоко и становятся столь возвышен­ными, что не могут опуститься, чтобы размышлять о таких земных и обычных явлениях, как физическая смерть. Ско­рее, они полностью погружаются в небесную и божествен­ную жизнь». Луиджи Корнаро считал, что человек, соблюдающий умеренность во всем, не может уйти из жизни в результате болезни, но только путем «растворения элементов», то есть в результате полного исчерпания жизненных сил. «Таков естественный способ ухода из этого мира, когда мы рас­стаемся с земной жизнью, чтобы вступить в жизнь вечную». По его мнению, человек предназначен к тому, чтобы жить долго: «Наш Создатель желает, чтобы каждый человек до­жил до глубокой старости». Поэтому, завершая свои бесе­ды, Корнаро искренне напутствует читателей: «Живите, живите долго!» [Карпинский В.Г. Луиджи Корнаро и его искусство жить долго. Предупреждение Плюс № 04/97, 2011, с.46]. Оптимизм и вера в себя, усмирение гнева, умение встретить со смирением и пониманием любые неприятности, принимать с  благодарностью и радостью собственную жизнь – все это позволяет человеку жить с удовольствием, не обращая свое внимание на трудности, а если таковые возникают, то преодолевать их с позитивным настроем. В этом свете основное значение для продления жизни приобретает именно социальная              ценность человека. Чем более он способен радовать и облегчать жизнь людей вокруг себя –  тем более мощный поток любви и признания он получает обратно – тем больше его шансы стать долгожителем.  Умеренность и умение подчинять свои эгоистичные желания некоему высшему закону при этом становится средством, благодаря которому облегчается переориентация человека со стремления к достижению личных целей на стремление помочь окружающим, обществу, или, другими словами, переход от эгоцентризма к альтруизму.  А радость от признания окружающими, в свою очередь, воодушевляет человека на оттачивание опыта упорядоченности и умеренности, который привел его к успеху [Комментарии современного биохимика к беседам средневекового мыслителя Луиджи Корнаро о пользе умеренности. Предупреждение Плюс № 04/97, 2011, с.61]. До XVI века собственно здоровьем (в современном понимании) считалось на Руси не физическое, а моральное благополучие; состояние, противоположное недугу, понималось как благо или как дар и награда за душевное и социальное здоровье. «Быть здоровым» значило скорее «быть добрым человеком», нежели просто «не болеть». Здоровье не противопоставлялось (диалектически) недугу, но существовало параллельно с ним. Здоровью противостояло страдание (прежде всего в моральном его аспекте), в то время как недугу — благо. Здоровье в русской культуре — это качественная характеристика бытия человека как единицы рода (что и выражено в растительной метафоре здоровья: этимология слова «здоровье» (общеслав.) от dorvb — «дерево»; первоначальное значение слова «здоровье» — «подобный дереву» (по крепости, высоте). Русские деревья всегда собраны в лес, этот космос русского родового сознания. Одиноко растущее дерево — олицетворение горестной доли, кручины. В таком своеобразии национального мировосприятия и следует искать корни русского «лесного» здоровья: человек обретает крепость (тела и духа) в роду (как дерево в лесу), а род крепнет в каждом отдельном человеке. Характеристика «крепкий как лесное дерево» означала еще и свободный, достойный представитель своего рода, сумевший полностью реализоваться в нем. Подобно дереву в лесу, растущему согласно природным законам, достигший зрелости и свободный человек живет в согласии с законами своего рода, и это вовсе не ограничивает его свободу, а как раз наоборот, гарантирует ее, поскольку «свободный» означает «свой», из того же дерева, той же породы [Васильева О.С., Филатов Ф.Р. Психология здоровья человека. М., Асадема, 2001, с.235-260.]

Культура на протяжении всей истории человечества имела в своем арсенале не только установку на позитивное качество мышления, но и предлагала человеку разнообразные методики и способы его воспитания и применения, эти методики можно отнести к «искусственному» направлению позитивного мышления. Методики, обеспечивающие духовное здоровье, сформулированы во всех мировых религиозных системах и в настоящее время активно используются.  Молитва, пост, процесс медитации — активная мыследеятельность добра, обретения спокойствия, радостного мироощущения.         В восточных традициях (йога, даосская алхимия бессмертия, тантра и другие) в течение тысячелетий накоплен огромный опыт по оздоровлению и продлению жизни человека. Восточные мудрецы обобщили его в виде методик, психотехник, способов, систем и довели до искусства. Необходимо отметить, что способов, о которых идет речь множество, и каждый имеет свой определенный аспект. Существует особая группа сакральных практик, позволяющая не только остановить процесс старения как таковой, но и сохранять физическое тело бесконечно долго. Известно, что многие резервные возможности человека проявляются в особых состояниях сознания, которые достигаются после длительных специальных тренировок, психотехник. Это успешно используется для подготовки людей к деятельности в экстремальных условиях. Для оздоровления людей широко применяется трансцендентальная медитация. Сторонники трансцендентальной медитации утверждают, что регулярная практика этой формы медитации положительно влияет на поведение, приносит пользу телу и разуму. Как утверждают поклонники трансцендентальной медитации, этот вид медитации имеет множество полезных эффектов, в частности:

• релаксация и освобождение от стресса;
• достижение телесного здоровья;
• достижение состояния энергичности и креативности;
• достижение душевного покоя и счастья.

Поклонники трансцендентальной медитации иногда называют её «гигиеной ума». В йога-сутрах Патанджали говорится, что духовная практика может принести человеку успех, только если она будет, во-первых,  долгой, во-вторых,  непрерывной, а в-третьих, уважительной. Поэтому такой человек становится просто олицетворенным уважением, накапливая в себе мудрость.   Несмотря на множество методик, религиозных течений и направлений,  всех  восточных мудрецов объединяет воля сохранения жизни — они призывают рассматривать её как высшую ценность, интересоваться всем новым, принимать себя и окружающих не в воображаемом, а в настоящем, сегодняшнем виде, предлагают учиться концентрации на позитивных мыслях, эмоциях и отстраняться от всех проявлений негатива со стороны окружающего мира. У долгожителей присутствует благоговение перед жизнью, которое не позволяет пренебрегать интересами мира.  Оно  постоянно  заставляет   принимать  участие   во  всем,  что совершается вокруг, и чувствовать свою ответственность за совершаемое, дает стремление желать всеми силами души  всех видов прогресса, на которые  способны человек и человечество, оно заставляет  постоянно  стремиться  к развитию культуры. Благоговение  перед  жизнью   и  обусловленное  им  стремление всесторонне  поднимать  человека и  человечество  до уровня  высшей ценности ориентируют    на совершенные, чистые идеалы  культуры,  сознательно полемизирующие с действительностью. Наряду с восточными мудрецами, русское старчество также направляет человека к самосовершенствованию и правильному мышлению. Святых старцев называют религиозными гениями. Подвижник познает самого себя и восходит к мировой душе, к Софии. Познание самого себя включает сопряженность положительного духовного настроя человека с действиями физиологических процессов в организме. Этот момент чрезвычайно важен, так как с помощью правильного, положительно настроенного мышления  человек устраивает свою жизнь в добре и любви, приобретает духовное здоровье, которое тесно связано и с физиологическим. Поскольку даже в аскетической литературе мы почти не встречаем разъяснения по этому вопросу, то воспользуемся материалом, изученным А.Ф.Лосевым: «Действие крови на душу вполне очевидно при действии страсти, гнева и помыслов гнева на кровь, особливо в людях, склонных к гневу. В какое исступление приходит человек, воспламененный гневом! Он лишен всей власти над собою: поступает во власть страсти, во власть духов, жаждущих его погибели и желающих погубить его, употребив во орудие злодеяния его же самого; … Очевидно также действие крови на душу, когда кровь воспаляется страстию блудною. Действие прочих страстей на кровь менее явно; но оно существует. Что такое печаль, что — уныние, что — леность? Это разнообразные действия на кровь разных греховных помыслов. Сребролюбие и корыстолюбие непременно имеют влияние на кровь: услаждение, которое производят на человека мечты об обогащении, что иное, как не обольстительное, обманчивое, греховное играние крови? Духи злобы, неусыпно и ненасытно жаждущие погибели человеческой, действуют на нас не только помыслами и мечтаниями, но и разнообразными прикосновениями, осязая нашу плоть, нашу кровь, наше сердце, наш ум, стараясь всеми путями и средствами влить в нас яд свой ….. » [Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М.: 1993. С. 886-887]. Это суждение, идущее от православно-восточной церкви, на наш взгляд, можно было бы назвать гигиеной духа, которая по жесткости своих предписаний и норм тождественна науке. Гигиена духовная объектом изучения также имеет здоровье, только в более полном его смысле, она оберегает как человеческий дух, так и тело от вредоносного влияния душевной сферы, от того, чтобы душа не превратилась во «внешнюю среду», несущую инфекцию зла и духу и телу. Поэтому творчество подвижника имеет единственный положительный заряд и не может быть воспринято по-иному.

Таким образом, мир обладает огромным потенциалом культуры, и задача культурологии применять социальные механизмы включения людей в мир прекрасного и формирования умений мыслить позитивно, потребности к образования ценностных ориентаций и следованию культурным традициям. Стремление к внутреннему комфорту, к ощущению счастья позволяло и позволяет долгожителям мыслить позитивно, управлять своими эмоциями, открывать для себя новое, самосовершенствоваться. Направлений совершенствования множество, культура дает безграничную массу методов, методологий, способов и технологий этого процесса, содержательно оформляя их в единое целое. Главное сознательно включиться в этот процесс. Именно это и способно в целом обеспечить целостное здоровье мира. Все методики, способы, которые учат человека правильно мыслить, позволяют ему жить в гармонии с окружающим миром, а главное с самим собой. Оптимистичный, радостный, уверенный в себе человек может жить, творить, развиваться, преобразовать ноосферу и насыщать все вокруг себя позитивными мыслями. Способность к позитивному мышлению должна рассматриваться у человека не как внешнее правило жизни, а как основной принцип его жизнедеятельности. При этом основу данного принципа составляет умение не просто не замечать все отрицательные моменты, а способность на все негативное, антигуманное смотреть сквозь призму оптимизма и конструктивности, и делать привычку мыслить позитивно возможностью выхода из довлеющего негативизма.

Идея старости трансформируется в исторически различные образы, которые являются ее глубинным смыслом, обретающим в той или иной культуре свою парадигмальность и становящимся тем образцом, на который, как на смысложизненный регулятив, ориентируются этносы, народы, личности. В самой идее старости скрыт ряд противоречий между биологическим, социальным и духовным содержанием жизни человека, разрешение которых представляет собой своеобразную меру личностного развития, утверждения воли к жизни, стремления к долголетию. Старость, взятая в системе «мир человек», т.е. рассматриваемая в контексте универсума, в который погружено бытие человека, имеет символический смысл, глубоко укорененный в системе «мир человек», отражая и раскрывая их двухстороннюю сакральную связь, священный и нерасторжимый союз. Этот смысл отчетливо прослеживается в различных культурах, он же придает значимость старости как определенному жизненному этапу на уровне отдельной личности. Для старости характерна разнонаправленность ее биологической и духовной эволюции. В первом случае подразумевается, прежде всего, увеличение средней продолжительности жизни. Достижению этого способствуют многие разнообразные факторы: уровень культуры, экономические, политические, бытовые, демографические, медицинские   и т. п. Общество, где продолжительность жизни людей растет, может считаться благополучным во многих отношениях. Но для полного осуществления старости и долголетия в целом необходимо развертывание и утверждение глубинного бытийного и символического значения старости, выводящего человека за пределы его непосредственного прагматического существования. Видимо, это и обеспечивало повышение адаптивной способности поколений, потому что в каждом из последующих поколений и генетически, и социокультурно накапливался этот смыслоутверждающий потенциал, побуждающий бережно относиться к старым людям, воспитывавший почтенное отношение к старости как содержательному этапу жизни. В то же время духовная эволюция протекает гораздо более сложно, неравномерно, не имеет устойчивой прогрессивной формы, в результате чего данный потенциал действовал то сильнее, то ослабевал, а, значит, колебалась и адаптивная способность к жизни, как у отдельных людей, так и у целых народов.

Для отечественной культуры системообразующим стержнем ценностной ориентации, способным возвысить старость, а, следовательно, сформировать достойное к ней отношение, может служить христианская идея домостроительства, взятая во внешнем и внутреннем аспектах. Внешне она предполагает обустройство и охрану земли, природы в целом, решение, говоря современным языком, экологических проблем, усовершенствование форм социальной жизни и государственного строя, основанного на принципах справедливости, нравственного братства. Внутренний аспект предполагает творчество и служение личности избранному делу, исполнение своего долга не по внешнему принуждению, а по внутреннему убеждению, направленному на предметное делание. Лишь при этих условиях можно надеяться на достижение большинством людей удовлетворяющего их долголетия, на обретение ими просветленной старости. Тем самым и общество в целом может обрести новую меру своей гуманности. Возраст -категория культурно-историческая. Можно сказать, что в каждой культуре складывается свой идеал (образ) того или иного возраста, включая и старость. Смена культурно-исторических типов означает и смену образов старости, в связи с чем можно говорить о древнейшем, языческом, античном, христианском, современном образах старости в европейской культуре, причем каждый из этих образов, как это было видно из предыдущего рассмотрения, наполняется собственным смыслом, имеет определенное назначение.

Абстрактного образа (идеала) старости, пригодного для всех времен и народов, не существует. Каждая культура прошлого порождала собственный идеал как некий итог природно-социального и мистического единения человека с миром, начиная с языческих племён, поедающих своих стариков и приобщающихся через это к жизненной силе рода, что имело место и у славянских племён, приносящих стариков в жертву в качестве посланников богам-покровителям. Известен восходящий к Платону античный образ старости — созерцающие бога умудрённые правители государства. Далее идет христианский идеал старости  — аскет, пребывающий в вечной молитве за род человеческий. Ближе к современности обозначается идеал старости, исследованный И.И. Мечниковым и предполагающий долгую жизнь человека вплоть до того момента, когда у него утрачивается индивидуальное желание жить. Нетрудно видеть, что эти идеалы — образы укладываются в общем и целом в мировоззренческие парадигмы соответствующей культуры и эпохи. Но вместе с тем есть у них и нечто метафизически общее: идеал старости, как всякий раз становится видно, имеет как бы два конца: одним он упирается в жизнь, в бытие человека, другим указывает на тот или иной образ смерти, небытия. Квинтэссенцией любого образа старости является то, что его содержание составляет подведение итогов жизненного пути и на этом фоне обозначение высшего смысла, назначения жизни. Неприятие прежних идеалов старости, или же вообще их полное отсутствие не означают, что некий стандарт старости не может сложиться исторически стихийно, что мы сейчас односторонне, без всякой связи с идеей целого, не заимствуем из прошлого опыта человечества что-либо подходящее для настоящего. Сегодня мы ориентируемся, прежде всего, на то, что лежит на поверхности: желаем друг другу здоровья и творческого долголетия. Но в этом пожелании отсутствует та важнейшая сторона, что содержалась в культурах прошлого и которую можно было бы назвать духовным запросом общества. Когда факты старости и смерти становились значимыми в жизни рода событиями, то это означало действительное осуществление через индивида общих ценностей, к которым был причастен род, через это проявлялись исторические судьбы племени, укреплялась сила его духа. Старость явление, исполненное глубокого смысла. По степени значимости оно никак не может быть причислено к разряду второстепенных событий хотя бы уже потому, что старость это завершающий этап человеческой жизни. Проблема старости и связанного с ней процесса старения сопрягается с проблемой продолжительности жизни, с определением длительности самого процесса старения. Последний же во многом обусловливается длительностью жизни, ее событийной насыщенностью, факторами не только биологического и социокультурного, но и космического порядка. Цицерон в трактате «О старости» оставил классический образец философии заката жизни. Он показал, что это  — не ленивая и плаксивая старость, вызывающая лишь сострадание и жалость: нет, она предстает тем пунктом назначения жизни, к которому приходит человек гордой внутренней осанки как исполнивший свой нравственный долг и призвание «гражданина мира». Старость, как бремя прожитых и достигнутых лет, ищет для себя утешения. Утешением в старости, пишет Цицерон, служит авторитет, приобретённый с годами. Но авторитет — всего лишь внешнее выражение внутреннего достоинства и цельности личности, посвятившей свою жизнь служению высшим идеалам. Старость  — последний акт драмы человеческой жизни, в которой «удовлетворенность жизнью делает своевременным приход смерти» [Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М.: 1993. С. 28]. Этими словами Цицерон предвосхитил теорию ортобиоза И.И. Мечникова, суть которой в том, что насыщение жизнью подготавливает у человека возникновение естественного желания, или инстинкта смерти. Отношение к старости и старикам один из важнейших показателей степени развития культуры и духовности не только индивида, но и целых народов, и даже социумов. Согласно теории К.Г. Юнга, образы мудрого старика и мудрой старухи заложены в архетипе человека. Если это действительно так, то к настоящему времени данный архетип основательно деформирован. Современным людям в большинстве своем не приходится надеяться на обретение авторитета в старости по двум основным причинам. Одна из них имеет, так сказать, региональный характер, и заложена в своеобразии современной российской жизни как последовательном низвержении всех кумиров и авторитетов. Рушатся святыни собственного рода и собственной истории, усиливаются нравственные испытания. Все это тяжёлым грузом ложится на плечи старых людей. И уходят они из жизни, нередко во всём разуверившись. Их смерти грозят обернуться разрывом между поколениями, потеря веры —  обрывом внутренней сопричастности единому народу. Т.к. там, где нет между людьми чувства внутреннего единения, «исчезает и род, а вместе с ним и народ, народ, принимающий в свое лоно каждого уходящего из жизни согласно таинственной и величавой библейской формуле: «И умер Авраам, и приложился к народу своему … », « … и умер Исаак, и приложился к народу своему … », « … и умер имярек, и приложился к народу своему … » [Мяло К. Посвящение в небытие //Новый мир. 1990. №8. С. 230]. Здесь обнажается экзистенциальный смысл старости: она осуществляет внутреннюю связь, обеспечивает внутреннюю сопричастность не только и не столько между поколениями живущим и уже ушедшим из жизни, сколько между поколениями живущими; она раскрывает мудрость жизненного пути человека как основания непрерывности человеческой истории. Л.П. Карсавин писал, что человек есть множественность, стремящаяся утвердить единство личности, но апогей единства почти всегда совпадает с концом ее земного существования. Старость в этой связи обладает двуединым смыслом: она есть, во-первых, этап духовного устроения и самосостояния личности и, во-вторых, момент «самораскрытия бытия в особом его образе, из коего и с коим бытие соотносит иные образы» [Карсавин Л.П. Религиозно-философские сочинения. Т.1. М.: 1992. С. 30].

У каждого человека имеется собственная система установок, ценностей и убеждений, касающихся старости и себя самого, и определенный жизненный опыт, подтверждающий или опровергающий их верность. С учетом этих различий, некоторые события, происходящие в преклонном возрасте, некоторые свойственные ему заботы являются общими для всех. От поведения человека в ситуациях, обусловленных этими общими заботами и событиями, зависит то, насколько будет благополучной его старость. Отношение к старости всегда было двойственным: эту пору жизни можно воспринимать как итог развития (то есть как благо) или как увядание (то есть как зло). Такая раздвоенность приводит к парадоксу — все хотят дожить до глубокой старости, но никто не хочет быть старым. Оценивая результаты опроса, проводившегося среди людей в возрасте от 60 до 80 лет, Гэйл Шихи обнаружила, что многие пожилые люди по прежнему смотрят на жизнь с точки зрения предоставляемых ею возможностей, а не навязываемых ограничений, и надеются «в будущем стать лучше, сильнее, глубже, мудрее, веселее, свободнее, и еще больше радоваться жизни». Многие после 60 лет наслаждаются чудесным сочетанием свободы (от работы, забот о детях и т. д.) и хорошего здоровья. После 70 и далее те же самые люди точно и вовремя переопределяют приоритеты, чтобы сосредоточиться на том, что они могут делать, а не на том, что уже им не по силам [Грэйс Крайг. Психология развития. СПб., Питер, 2000, с. 865]. Старость, если  и не желанный, то естественно принимаемый человеком период жизни, в котором, как отмечает К. Ясперс:  «Способности угасают и их заменяют обширнейшие богатства накопленного опыта. Сдержанность, житейская упорядоченность, самообладание придают духовному существованию оттенок чего — то приглушенного, незыблемого» [Вагин И.О. Психология жизни и смерти. СПб., Питер, 2001, с. 51]. В настоящее время наблюдается постарение населения всех стран мира (особенно так называемых высокоразвитых), в которых лимит трудоспособности (выход на пенсию) значительно опережает дату старости (70-80 лет). То есть современный старец после выхода на пенсию живет в среднем еще 15-20 лет, что в сравнении со средне продолжительностью все жизни современного человека очень значительное время (приблизительно четверть жизни). Главная психологическая потребность пожилых людей — поиск смысла прожитой жизни. Если жизнь приносит удовлетворение и человек достиг чувства единства с собой и другими людьми, то старость будет достаточно счастливой порой. Если же человек осознал, что находится в поиске, что жизнь свою он прожил не так, как ему хотелось бы — у него появляется прекрасная возможность еще раз сделать попытку найти себя, это крайне необходимо, т.к. психическая старость и физическая немощность не одно и тоже. Нельзя рассматривать биологическое одряхление как нечто жестко связанное с личностными изменениями. В последние годы стали различать биологический (паспортный), психический и социальный возраст. Необходимость подобного разделения вызвана тем, что прямой зависимости между трудоспособностью, удовлетворенностью жизнью и календарным возрастом не обнаружено. Нередко можно видеть молодых людей, психически преждевременно постаревших, и других, которые не смотря на свой преклонный возраст, мало отмечены психическим старением, поскольку их личность остается способной к развитию. Сохранение душевной молодости зависит от положительных эмоций. Для предотвращения раннего постарения человеку важно иметь увлекательные планы на будущее, а также сохранять максимальный контакт с людьми — это положительно влияет на сохранность личности. [Грановская Р.М. Элементы практической психологии. СПб., «Свет», 1997, с. 458-459].

Таким образом, старость как неизбежный этап долголетия имеет особый смысл в каждой культуре. Более того, она связана с определенными мировоззренческими установками, интуициями данной культуры. Сама проблема старости обретает метафизическое, вселенское значение, поскольку человек —  существо не только общественное, но и вселенское, так что его жизнь, ее возрастные периоды, тоже имеют мировое значение. В древнейшие времена человек рассматривался как мыслящий космос, что символизировало единство духа, души и тела. Это единство и сейчас проходит через все жизненные периоды, возрасты человека, каждый раз представая по-разному и обретая в конечном итоге ступень долголетия. И сам индивид рассматривался как частица рода и космоса. В этих условиях старость идентифицировалась с функциональной готовностью в процессе созревания индивида стать посредником (медиумом) между земным и небесным мирами. Поэтому задача культурологии, как науки, объединившей в себе  достижения философии, психологии, социологии, видя в каждом конкретном человеке единство его внутренних и внешних, природных и культурных, физических и духовных черт и проявлений — чутко реагировать на потребности личности, предоставляя те нормы и ценности, которые будут способствовать гармоничному развитию человека и как следствие этого — долголетию.

концепт, культурная политика, сравнительный анализ

. В статье выделяются основные концепты культурной политики, на основе которых и проводится сравнительный анализ культурной политики советского и постсоветского периодов России. Выявленные «плюсы» и «минусы» культурной политики обоих периодов дают возможность создания более стройной системы культурной политики современной России.

Текст статьи:

Культурная политика – это те концепты, методы, способы реализации научно обоснованных государственных программ которые, опираясь на законодательную базу, нацелены на налаживание работы общего механизма социокультурного развития общества. Несмотря на то, что сам термин «культурная полтика» появился сравнительно недавно (конец XIX – начало XX вв.), управление процессами в социально-культурной сфере стало актуальным уже давно и качество работы в этой области напрямую зависит от тех установок, идей и ценностей, которые пропагандирует действующий политический режим. Но значимость реализации качественной культурной политики в России всегда недооценивалась.

Мы попытаемся выделить особенности культурной политики на примере двух противоречивых, но имеющих достаточный опыт в создании культурно-политических ценностей эпохах в истории России. И для этого выделим несколько основополагающих концептов в культурной политике:

1. Нормативность культурной политики;
2. Институциональность как механизм реализации культурной политики;
3. Регулирование социальной дифференцированности культуры;
4. Доступность и действенность продуктов культурной политики;  и т. д.

1. Нормативность культурной политики обеспечивается за счёт деятельности государства, а деятельность эта весьма разнообразна: обеспечение общесоциальных функций (поддержание порядка, защита населения, регулирование важнейших систем функционирования общества), также государство является «заказчиком» и «спонсором», поддерживая культурную деятельность материально или через предоставление привилегий, оно является важнейшей предпосылкой культуры. Регулирование политических отношений в сфере культуры обеспечивают законы и нормативные акты, создаваемые государством.

В советское время нормативность культурной политики достигалась по средствам жесточайшего контроля со стороны правящей партии. В начале ХХ века В.И. Лениным были сформулированы важнейшие принципы отношения Коммунистической партии к творческой деятельности, которые легли в основу культурной политики Советского государства. В работе “Партийная организация и партийная литература” (1905 г.) В. И. Ленин утверждает, что несостоятельным является стремление некоторых творческих людей быть “вне” и “над” классовой борьбой, поскольку “…жить в обществе и быть свободными от общества нельзя”.

Была создана стройная система идеологической обработки населения.

Средства массовой информации, оказавшись под жесточайшим контролем партии и государства, наряду с достоверной информацией использовали прием манипулирования сознанием населения. Народу внушалась мысль о том, что страна представляет осажденную крепость, и право находиться в этой крепости имеет лишь тот, кто ее защищает. Постоянный поиск врагов становится отличительной чертой деятельности партии и государства.

В постсоветский же период степень контроля со стороны государства ослабла, изменилась основная идея. Главным в начале этого сложного времени становится вывод страны из кризиса ставшего следствием смены политического режима, таким образом, развитие и модернизация культурной политики отходит на второй план. Но, несмотря на огромные экономические сложности и смену духовных приоритетов, государство осознаёт неготовность своего законодательства к некачественным продуктам западной культуры. Ведь Советский Союз не нуждался в нормативных актах подобного плана, т. к. имел крепкий «железный занавес», который якобы защищал население от тлетворного влияния запада. И поэтому Российское государство вступая на путь демократии начинает защищать права человека в области культуры (закон от 9 октября 1992 года № 3612-I «Основы законодательства Российской Федерации о культуре»). Но, несмотря на уже существующую законодательную базу Российского государства, исполнительная функция страдает, и по сей день.

Таким образом, законодательная база в области культуры постсоветского периода оказалась более разнообразной и гибкой, так как стала ориентироваться на резко изменяющееся общество, а советской эпохи более продуктивной и действенной, несмотря на тоталитарную окраску и неприспособленность к существованию в меняющемся мире, поэтому так болезненно и пережило общество распад советской системы ценностей, разрушение привычного порядка вещей.

2. Что же касается социальных институтов, с помощью которых государство может и должно влиять на развитие как общей, так и личностной культуры общества, то в советский период был сделан значительный скачок в области институциализации общества. Так ещё в 1917 г. была создана Государственная комиссия по просвещению, возникают новые организации культуры: «Долой неграмотность», «Общество друзей радио» и т. д. По данным всесоюзной переписи 1939 года численность грамотных в возрасте от 16 до 50 лет поднялась до 90%, 100 тысяч научных работников трудились в 1800-х научно-исследовательских учреждениях. В 30-е годы создана всемирно признанная школа физиков. В период с 1918 по 1923 годы было создано около 250 новых музеев и пр.[1] Но разрушение института религии не могло не сказаться на формировании образа человека этого времени. Вернее сказать, что было разрушено материальное проявление церкви, а фактически её функции взяло на себя государство, как бы впитав и завуалировав, но, продолжая сохранять религиозные ценности. Так, например: идеология заменила эмоциональное отношение к Богу, культ личности – веру в него, партия – организацию верующих.

Несмотря на то, что в постсоветское время институт религии стал постепенно восстанавливаться, качество работы, финансирование, а кое-где и количество учреждений культуры стало уменьшаться. Правительство России, уже не могло обеспечить должной финансовой поддержки различным социальным институтам особенно в первое время после «перестройки». Государству стало не до культурной политики, и не до механизмов её воздействия на человека, поэтому произошёл захват частным сектором и западными производителями как бы ничьей территории. Многие бюджетные отрасли переходят в частные, коммерческие руки. Так, например в 90-е годы появилось более 10 тыс. частных издательств, которые уже не подчинялись в должной мере государству, что приводит к ухудшению качества выпускаемой продукции. Из-за сокращения финансирования страдает и занимающий важнейшее место в социализации личности институт образования. Кое-где закрываются начальные школы, клубы, библиотеки, особенно это, ощутимо в регионе, где подобные учреждения являются единственными «очагами культуры». В виду нехватки подобных учреждений образования появляется ряд частных детских садов, школ, высших учебных заведений, и только с 1994 года этот вопрос начинает, хоть как-то регулироваться государством: Приказ Госкомвуза РФ от 07.02.1994 № 108 «Об утверждении Временного положения о лицензировании учреждений среднего, высшего, послевузовского профессионального и соответствующего дополнительного образования в Российской Федерации».

Переживая период «переходности» когда прежняя социальная структура уже распалась, а новая находится в стадии становления (в России этот период растянулся на полтора десятка лет) [2], правительство России только теперь начинает осознавать значимость институтов культуры в формировании благоприятного социокультурного пространства для человека.

Если в Советском Союзе большое значение уделялось различным институтам культуры, т. к. осознавалась их роль в формировании человека – винтика в большом государственном механизме. То в постсоветскую эпоху было попросту не до этого. Государство закрывало глаза на готовность Запада и его практические действия заполнить образовавшийся вакуум в отечественной культуре на тот момент, а запад устраивало появления нового рынка сбыта своих продуктов культуры, рассчитанных на средний класс. И лишь сейчас мы видим постепенное вживление культурной политики в институциональную ткань общества.

3. Регулирование социальной дифференцированности культуры является очень актуальным в условиях не только поликультурной российской истории, но и обширности её территорий – не является новой для российской ситуации проблема региональных и муниципальных особенностей.

К сожалению в настоящем культурная политика лишь стремится обеспечить эффект присутствия в жизни общества, в политическом пространстве. Мы наблюдаем только то, что нам показывают, но зрительный эффект не всегда совпадает с действительностью. Сегодняшняя включённость политиков в программно- и концепто-творческую деятельность, которую зачастую используют в политической сфере в качестве демонстрации псевдо деятельности, как в политике, так и в культуре. Так, например, существует постановление правительства «о федеральной целевой программе «Культура России (2001 – 2005 годы)»[3]. По аналогии, с которой созданы региональные программы и концепции развития культурной политики России: постановление «О концепции развития сферы культуры Санкт-Петербурга на 2006-2009 годы»[4]. И даже не смотря на стройную и отчасти идеалистичную концепцию КПРФ, Россия до сих пор нуждается в оптимизации её методов для той или иной части общества.

В СССР такой проблемы практически не существовало, т. к. под властью ортодоксальной культуры пролетариата не могли свободно существовать какие-либо особенности. Не только подчинить, но и уравнять: фольклор, язык, праздники и т.д. – вот одни из основных задач партии. Россия поплатилась за это, потеряв в годы перестройки около 30-ти % своих земель.

4. Доступность и деятельность культурной политики и политики в целом в Советском союзе была поставлена практически безупречно за счёт строгой вертикали власти, которая, в свою очередь, обеспечивалась посредствам работы многочисленных надзорных инстанций и строгого карательного механизма.

Современное же правительство пока не может «похвастаться» такой безупречностью исполнительной власти. Отсюда как следствие не исполнение нормативных актов на уровне местного самоуправления, в том числе и в области культуры. К сожалению, в сам термин «культура», а в частности «культурная политика» чиновники вкладывают не достаточный объём информации. В виду изменения социокультурной действительности меняется направленность и концептуальность культурной политики, которую должен осознавать специалист в этой области, но спешки в пополнении учреждений культуры новыми квалифицированными кадрами нет. Так, например уже на протяжении 9-ти лет Читинский Государственный Университет обучает студентов по специальности «Культурология», но лишь мизерная часть этих специалистов работает непосредственно по полученной специальности. Причины банальны: маленькая заработная плата, отсутствие рабочих мест. Как следствие культурная политика, зачастую, мыслится на примитивном уровне, только в виде массовых развлекательных мероприятий, но не как реализация культурных программ и концепций в реальном культурном процессе.

Подводя итог вышесказанному, можно отметить, что модель культурной политики в постсоветское время имеет достаточную гибкость и разнообразие, но плохо реализуется на практике, тогда как культурная политика СССР имела узкую направленность, но чёткие методы реализации. Полноценной теоретической, концептуальной базы культурная политика России не имеет в виду того, что только учится учитывать опыт прошлых лет и всё ещё продолжается путь проб и ошибок – путь её становления.

Литература:

1. Кравченко А. И. Культурология: учеб. – М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2007.
2. Астафьева О. Н. Концептуальные основания культурной политики: от теории к практике [Электронный ресурс] / О. Н. Астафьева. – www. Nonlin.ru
3. Постановление правительства РФ «О федеральной целевой программе «Культура России (2001 – 2005 гг.)» (с изменениями и дополнениями) от 14. декабря 2000 г. № 955 // сайт ГАРАНТ
4. Постановление правительства Санкт-Петербурга «О концепции развития сферы культуры Санкт-Петербурга на 2006 – 2009 годы» от 4 апреля 2006 г. № 350 // Официальный портал администрации Санкт-Петербурга.

Сноски:

[1]             Кравченко А. И. Культурология: учеб. – М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2007.

[2]             Астафьева О. Н. Концептуальные основания культурной политики: от теории к практике [Электронный ресурс] / О. Н. Астафьева. – www. Nonlin.ru

[3]             Постановление правительства РФ «О федеральной целевой программе «Культура России (2001 – 2005 гг.)» (с изменениями и дополнениями) от 14. декабря 2000 г. № 955 // сайт ГАРАНТ

[4]             Постановление правительства Санкт-Петербурга «О концепции развития сферы культуры Санкт-Петербурга на 2006 – 2009 годы» от 4 апреля 2006 г. № 350 // Официальный портал администрации Санкт-Петербурга.

законодательство, культура, управление, манипуляция, манипуляции с помощью законодательства

В настоящей статье с точки зрения философско-культорологического анализа предпринята попытка рассмотрения законодательства в качестве манипулятивного инструмента в современном обществе. Обозначены общие виды и способы подобной манипуляции.

Текст статьи:

Современные ученые, занимающиеся вопросами изучения места законодательства в культурной жизни общества размышляют над вопросом: возможно ли использование установленных соответствующими органами правовых норм, и в частности – законодательства, с целью манипуляций, или законодательство – исключительно инструмент управления? И вопрос не является праздным. Ведь законодательство, по сути, это, как правило, легитимно существующие нормы, принимаемые уполномоченными и представительными органами власти с целью регламентации социальных отношений в той или иной сфере человеческого бытия. Если же манипуляция с помощью законодательства существует, то спрашивается, а чем же тогда она отличается от упомянутого уже понятия «управление» и какие культурно-социальные черты, функции имеет?

Отметим, что одни ученые, в основном специализирующиеся на проблемах управления, утверждают, что между понятиями управление и манипуляция фактически нет разницы. Другие же, преимущественно психологи, подчеркивают, что в процессе манипуляции, в отличие от управленческих актов, присутствует большая степень скрытости и корысти, и она не может быть применима к законодательству.

В плане ответа на этот вопрос, насколько позволяет объем настоящей работы, попытаемся для начала сравнить указанные понятия в плоскости аспектов, касающихся использования законодательства в социальных отношениях.

В современной научной литературе понятие «управление» сводится в основном к пониманию последнего как элемента, функции организованных систем различной природы (социальных, технических, биологических), обеспечивающих сохранение их определенной структуры, поддержание режима деятельности, выполнение их целей и программ [1, с. 408]. Будучи теснейшим образом связанным с категорией «развитие» явление управления предназначено для реализации упорядочения связей всех элементов в процессе усложнения, детерминации, образования и функционирования в данном случае социальных систем путем целенаправленного воздействия. Основными элементами управленческого процесса выступают при этом управляющие субъекты (руководители или их совокупность, государство, политические партии и личности, иногда – само общество), средства управления (команды, каналы связи, методы управления и т.д.), а также объекты управления. Под последними принято понимать в социальной среде индивидов и различные социальные группы, а также сами общественные отношения. Причем, люди и отношения могут выступать то передающим (сенсорным) каналом связи, то принимающим (оконечным) элементом механизма управления. Это зависит от задач и целей рассматриваемого процесса.

С учетом анализа основных черт, элементов и функций управления в социальной среде важно подчеркнуть, что основной целью или сверхзадачей управления является упорядочение и сохранение качественной специфики, совершенствование и развитие социальной системы и существующих в ней экономических, социальных и политических отношений. Таким образом, основной задачей и функцией управления является поддержание стабильности социальной системы и ее самоорганизация путем целенаправленного воздействия на всю систему или на отдельные ее элементы. И законодательство выполняет здесь роль одного из основных, действенных легитимных инструментов, с помощью которого корректируются те или иные правила поведения, отношения.

Что же представляет собой манипуляция? Для ответа на данный вопрос для начала рассмотрим этимологию слова «манипуляция». В переводе с латинского «manipulus» – пригоршня, горсть, от «manus» – рука, и «ple» — наполнять. В качестве производного это означает действие рукой или руками при выполнение каким-либо сложной работой; сложный прием в ручной работе. Используется оно в таком понимании в основном при описании физических, технических и химических процедур. Применительно к общественным отношениям обычно употребляется переносной смысл понятия в большей степени в отрицательном значении – проделка, махинация. Это толкование связывают с образованием понятия в результате его ассимиляции из «maniti», варианты которого присутствуют в словенском, болгарском, сербохорватском и польском языках, и обозначает «лживый, обманчивый», «приносящий вред, несчастье» [2, с. 582].

Одно из первых известных упоминаний о манипуляции как общественном явлении встречается в работах Платона, где он трактует ее как «хорошую ложь», «добродетельный обман». По мнению философа, использование манипуляции предполагалось для борьбы с внешними врагами [3]. В дальнейшем понятие стало применяться к описанию внутриобщественных управленческих процедур. Так Н. Макиавелли, в своей известной работе «Государь» излагает целый ряд манипулятивных приемов, которыми предлагает пользоваться правителю для удержания власти и порядка в государстве. В первую очередь государю необходимо вести себя так, то есть совершать действия, позволяющие казаться ему сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочестивым. Но, прикрываясь «лисьей натурой», главное, стараться сохранить власть и одержать победу, какие бы средства для этого не пришлось употребить: лицемерие, обман или обещания. «Ибо люди большей частью судят по виду, так как увидеть дано всем, а потрогать руками – немногим» [4, с. 315-316].

В период буржуазных революций были сформулированы основные современные концепции манипулятивных технологий, более подробно разработанные в XX веке и совершенствующиеся вместе с самим понятием «манипуляция» в настоящее время как зарубежными, так и российскими учеными.

Один из немногих отечественных специалистов в области манипуляции – С. Кара-Мурза так выделяет главные, родовые признаки манипуляции. Во-первых, это — вид духовного, психологического воздействия (а не физическое насилие или угроза насилия). Во-вторых, манипуляция — это скрытое воздействие, факт которого не должен быть замечен объектом манипуляции. В-третьих, манипуляция — это воздействие, которое требует значительного мастерства и знаний [5, с. 16-17]. Вместе с тем, по мнению выдающегося русского медика-психиатра, ученого В. Бехтерева непосредственно с манипуляцией связано внушение. Причем последнее, как один из инструментов манипуляции, способно воздействовать на человека открыто, но в разных формах: в форме команд, приказов, а также путем вхождения в психическую сферу человека помимо его личного сознания или так называемого «я». В последнем случае также не обязательна скрытость самого влияния. Важным здесь является отсутствие психического сопротивления со стороны внушаемого субъекта. И тогда внушение (манипуляция) действует «с непреодолимою силою на последнего, подчиняя его внушенной идее» [6].

Применительно к рассмотрению обозначенной в заглавии настоящей статьи проблемы указанный выше фактор (открытость воздействия) имеет огромное значение. Ведь законодательство, как один из возможных элементов механизма управления, манипуляции и внушения имеет особый статус. Дело в том, что в механизме манипуляции та или иная норма законодательства сама по себе не является скрытой. В настоящее время ее можно достаточно легко найти, изучить и даже попытаться понять, конечно, за исключением случаев, когда на нее просто ссылаются, но самого правового акта, как инструмента манипуляции, при этом просто нет в природе. В основном же, законодательство, как правило, всегда внешне открыто влияет на людей. Хотя, заметим, эта открытость, вызывая обычное доверие со стороны электората, не всегда представляется для большинства людей открытостью по сути, — ясностью содержания принятых норм, прозрачностью их применения и последствий, которые они влекут.

Более широко современное значение слова «манипуляция» представляет словарь по общественным наукам, определяя его как «способы социального воздействия на людей при помощи средств массовой информации, экономических, политических, социальных и иных средств с целью навязывания определенных идей, ценностей, форм поведения и т.д.» [7]. В такой трактовке содержание понятий управление и манипуляция в социальной среде вообще во многом совпадают. Причем, коль мы говорим об управлении и манипуляции в социальных системах и отношениях, то в одном и в другом процессах обязательным и определяющим элементом их механизмов является психологическая составляющая, упор на рассмотрение которого делали Бехтерев, Кара-Мурза и другие. И это понятно, ведь преимущественно посредством (вариант — с помощью) врожденных мнемических процессов и приобретенных мнемических образований путем взаимодействия внешнего и внутреннего миров реальных предметов и виртуально-мнемических явлений у человека складывается определенное отношение, психическая рефлексия к тому или иному явлению.

С учетом вышеизложенного анализа для дальнейшего исследования обозначенной проблемы представляется разумным отметить, что манипуляция отличается от управления в первую очередь целью воздействия (тем, для чего и в чьих интересах осуществляется то или иное действие), а также способами и характером воздействия (степенью ясности, скрытости). Таким образом, основной существенной чертой манипуляции является наличие и реализация корыстной цели манипулятора путем понуждения, навязывания объекту влияния действовать и/или мыслить в направлении, предполагаемом и выгодном для первого.

Важным отличием рассматриваемых понятий и процессов является и то, что если в процессе управления направление воздействия может быть нацелено не только прямо и непосредственно на людей и их психику, но и на другие элементы социальной системы (на общественные отношения, средства труда и т.п.), то в теории манипуляции, делающей до недавнего времени основной упор на психику, именно последнюю и представляли как основной предмет и объект манипулятивных действий. Более широкий современный подход к рассматриваемому явлению позволяет утверждать, что основным средством и объектом манипуляции также может быть не только психика человека, но и другие инструменты, предметы с помощью и в отношении которых заинтересованное лицо добивается достижения своей цели, предполагающей в качестве сверхзадачи определенное действие, рефлексию людей или выработку у них тех или иных взглядов, позиций и т.д., выгодных для манипулятора.

Широко используемым и интересным для исследования инструментом манипуляции в современном мире как раз и является законодательство.

Чтобы дать свое, частное определение манипуляции с помощью законодательства достаточно коротко рассмотрим место и роль законодательства в манипулятивном процессе. Непосредственно в социальном манипулятивном механизме воздействия на человека, который включает в себя субъект и объект манипуляции, а также совокупность средств, приемов и способов воздействия на человека, при использовании законодательства последнее обычно выступает одним из основных инструментов воздействия. Такое положение объясняется высокой степенью легитимности любого акта законодательства как такового, так как большинство людей привыкли с уважением относиться ко всему, что скрывается под словом «закон», а также тем, что сам закон, как правило, имеет реальную, обязывающую силу воздействия.

И хотя сторонники естественного права считают, что закон имплицитно существует в природе и его надо только увидеть и описать, на деле зачастую все выглядит не совсем так красиво и просто. Можно, конечно, предположить, что под законом апологеты теории естественного права подразумевали объективные законы-явления, по сути близкие реально существующим и зачастую осязаемым физио-социальным законам развития природы и общества. Мы же, в контексте заданной проблемы, имеем ввиду законодательство в широком смысле, — как систему нормативно-правовых актов всех видов, включающую в себя законодательные акты (систему законов в узком смысле), а также акты законодательства (начиная от постановлений, решений правительства и заканчивая локальными нормативно-правовыми актами, которые создаются и применяются в конкретных организациях и на предприятиях). Такое толкование законодательства существует в правовой доктрине [8, с. 210-211] и наиболее применимо в рамках рассматриваемой нами проблемы, так как именно в форме нормативно-правовых актов законодательство выступает одним из основных элементов нормативно-регулятивных, ценностно-смысловых, знаково-коммуникативных и социально-воспроизводственных механизмов и средств социальной действительности и анализируемого в нашем случае явления на всех уровнях: от организации до межгосударственных отношений. Заметим, что рассмотрение указанных механизмов и их элементов является одним из основных предметов анализа культурологии, философии.

Исходя из изложенного, под манипуляцией с помощью законодательства мы будем понимать процедуру корыстного воздействия на человека (группу лиц) и/или общественные отношения посредством системы средств, способов и приемов, одним из основных элементов которых выступает нормативно-правовой акт (законодательство), в процессе чего сам манипулируемый человек (группа лиц) хотя и способен в целом воспринять использованное в данном случае законодательство, но последнее, как правило, является не правовым, с точки зрения принятого в данном обществе социо-правопорядка, фиктивным, запутанным и/или преследующим узкокорыстные интересы отдельных лиц или социальных групп.

Фактическим аналогом указанного вида манипуляции является и ситуация, когда манипулятор ссылается на норму законодательства, которой или не существует вообще или манипулятором искажается ее содержание до нужного ему смысла, а манипулируемый не может в отведенных для принятия решения рамках перепроверить ее правильность или противостоять ей.

Для подтверждения вышеизложенных взглядов на примерах эмпирических фактов рассмотрим основные виды и варианты манипуляций с применением законодательства. С целью таксономической упорядоченности достаточно условно разделим рассматриваемую манипуляцию по основным критериям различий — субъектам и способам.

Среди основных лиц, использующих законодательство в качестве средства манипуляции достаточно условно можно выделить так называемых творцов нормативно-правовых актов всех уровней (назовем их Законодатели) и непосредственных пользователей законами (Исполнители).

Законодателей, в свою очередь, можно разделить на две группы участников процесса создания нормативно-правовых актов. К первой отнесем лиц, создающих законодательство, имеющее широкую общественную направленность, огласку и регулирующее большой аспект общественных отношений. На примере современного российского общества, это – законодательные и исполнительные органы власти всех уровней: центральные, региональные и местные. Ко второй группе Законодателей можно отнести так называемых работодателей, — исполнительные органы юридических лиц бюджетных и не бюджетных организаций, создающих в процессе производственной деятельности локальные акты (нормативно-правовые акты, регламентирующие внутреннюю деятельность предприятия). Последние регулируют в основном узкую — производственную сферу отношений (трудовые и иные, близкие к производству отношения).

Среди Исполнителей в качестве наиболее активных манипуляторов отметим, пожалуй, представителей ряда силовых ведомств (МВД, налоговой полиции, таможни и т.д.), юристов, рекламистов.

Помимо обычно выделяемых, «традиционных» способов, видов манипуляции в случае с использованием законодательства в этих целях (сокрытие цели, подмена понятий, отключение памяти, отвлечение внимания и пр.) представляется возможным обозначить два «специфичных» в данном случае вида: создание и использование в манипулятивных целях законодательных норм, противоречащих всей правовой системе, действующей в данном обществе; применение действующего закона в целях, противоречащих духу самой правовой нормы и задачам ее принятия.

Бесспорно, что такое деление достаточно относительно. В зависимости от цели изучения отдельных элементов предмета анализа соответственно можно произвести и более подробную классификацию Законодателей, Исполнителей и самих способов.

Рассмотрим основные способы и виды манипуляций с помощью законодательства, применяемых указанными субъектами.

Показательным примером манипуляции на уровне государства в отношении фактически всего населения страны может служить ситуация, связанная с проведением в начале 90-х годов приватизации и переходом к новым – рыночным отношениям. Тогда заявлялось, что цель этой компании – справедливое распределение общественной собственности между гражданами. Но если о защите «справедливости» со стороны государства многие знают не понаслышке, то об истинной цели приватизации недавно поведал один из идейных и организационных ее руководителей – А.Чубайс, заявивший в одном из интервью, что задачей приватизации было не спасение экономики, а уничтожение коммунизма [9]. Здесь применен способ явного сокрытия цели принимаемых законов.

Показательным является и конкретный факт, подробно описанный в журнале СОЦИС 1992 №1, относительно казалось бы простой замены Закона СССР «О государственном предприятии (объединении)» 1987 г. на его новую, «демократическую» редакции — «О предприятиях в СССР» 1990 г. (далее – Закон 1987 г., 1990 г.). Суть проблемы заключалась в следующем. Начавшаяся в середине 90-х годов двадцатого столетия так называемая «перестройка» в качестве одного из постулатов декларировала позицию о привлечении людей к участию в управлении обществом и общественными отношениями в различных областях жизни. Эти цели и преследовал один из законов, регулирующий отношения в производстве, – Закон 1987 г. В нем определялось, что отношения администрации предприятий и коллектива формируются «в условиях широкой гласности путем участия всего коллектива и его общественных организаций в выработке важнейших решений и контроле за их исполнением». Общее собрание трудового коллектива наделялось широкими полномочиями по рассмотрению и утверждению планов экономического и социального развития предприятия, определению путей повышения производительности труда и формированию материально-технической базы производства. Образовавшаяся же по результатам труда предприятия остаточная прибыль поступала в распоряжение трудового коллектива. Таким образом, сам коллектив становился собственником имущества организации.

Предполагалось, что сотрудники предприятия напрямую и через свои органы (в первую очередь собрания и профсоюзы) займут еще больший, по сравнению с предыдущими временами, вес в управлении предприятиями. По мнению свидетелей тех лет указанный закон внес определенный динамизм и оптимизм в производственную жизнь. Но пришедший буквально вскоре на смену указанному выше Закон 1990 г. в корне изменил картину. В нем полностью отсутствуют полномочия трудового коллектива в плане выработки решений и контроля. Исключены выборность руководителей и общие собрания. Отменено и одно из ключевых положений Закона 1987 г., согласно которому решения совета трудового коллектива были обязательны для администрации. Теперь, назначаемый собственником руководитель предприятия «решает самостоятельно все вопросы деятельности предприятия» за исключением отдельных, отнесенных настоящим Законом к компетенции общего собрания (конференции) трудового коллектива и совета предприятия. Полномочия же органов трудового коллектива ограничены до минимума и фактически исключают участие работников в жизни предприятия. По сути, идеологами будущей приватизации за год до начала ее реализации посредством Закона 1990 г. произведена ликвидация общенародной собственности, только-только начавшей приобретать свои конкретные черты посредством Закона 1987 г.

Это изменение, как справедливо характеризовал его С.Г. Кара-Мурза [5], представляло собой не только смену общественного строя в том, что касалось повседневных производственных отношений рабочих на предприятии, но и отказ от тех фундаментальных идеальных догм, на которых стоял советский строй и на которых паразитировала перестройка («больше демократии, больше социализма»). В совокупности с другими фактами того времени и приемами манипуляции, основанными в том числе на отвлечении внимания народа от важности изучения нормативных актов путем создания мифа об историческом не выполнении законов на Руси, об опасности советской «административно-командной системе» Закон 1990 г. «тихо» легализовал вышеуказанную идею не большой группы сторонников рыночных отношений.

Не о чем то другом, а именно о манипуляции на уровне государства с помощью законов, но в сфере предпринимательства говорит в своей книге «По ту сторону бизнеса» лорд Брауна Мэдингли, отмечающий, что в целях изменения условий контракта по проекту «Сахалин-2» против компании Shell в свое время российской стороной были избирательно применены природоохранные законы [10]. Казалось бы, в данном случае со стороны государства, было осуществлено мягко скажем «сомнительное» действие. Но оно, в отличие от общего негативного восприятия любых манипуляций, многими наверняка было воспринято положительно, т.к. с точки зрения простого обывателя это могло представляться мерами по защите отечественного бизнеса, по созданию-сохранению рабочих мест и так далее. Но разгадка самого действия наверняка лежала в плоскости экономических интересов приближенных к власти. Суть вышеуказанного останется за семью печатями, но возникает сомнение в абсолютном отрицательном содержании всех манипулятивных воздействии.

В качестве подтверждения возможности так называемой «положительной» манипуляции приведем следующий пример. Прошедшая не так давно череда терактов в метро и аэропорте Москвы вызвала у многих людей, пассажиров чуть ли не паническое отношение к этим видам транспорта в связи с высоким риском опасности, связанным с ощущением фактически бесконтрольной доступности для террористов к их жизненно важным местам. Реальные меры властей в виде появившихся на станциях метро спящих на ходу солдат-срочников или курящих и болтающих друг с другом бравых охранников рядом с установленными при входе в здания детекторами вызывают большие сомнения в гарантии безопасности. Но принятие ряда законодательных актов по усилению безопасности и их активное доведение до населения приносят свои положительные плоды. Будучи озвученным, закон оказывает стимулирующее воздействие, успокаивая одних, путем уменьшения восприятия разницы между реальными и декларируемыми рисками (например, заставляя общественность полагать, что риск теракта уменьшился в результате принятия законодательных актов, которые увеличили безопасность), а также сдерживая других (например, вынуждая террористов быть более осторожными в плане усложнения подготовки и осуществления операций, и повышения ответственности за них). Указанный метод манипуляции и его положительный эффект можно назвать юридическим эффектом плацебо, — методом, с помощью которого, по аналогии с одноименным медицинским явлением, власти могут получить определенную выгоду благодаря стимулирующему положительному воздействию на восприятие людей не столько со стороны действительного содержания озвучиваемых законом мер, сколько вере в эффективность закона.

Достаточно часто встречаются случаи манипулирования с помощью законов на уровне Законодателей субъектов федерации и ниже. К одному из таких способов относится прием, когда манипулирование направлено на запутывание возможных будущих разбирательств в правомочности тех или иных действий и осуществляется он путём подписания правовых актов, с виду соответствующих вышестоящим нормам и правилам, но, по сути, противоречащим им. Это делается для решения манипулятором стоящих в настоящий момент задач в надежде, что в дальнейшем эти нормы будут «забыты» или разрешение уже осуществленного на их основе действия будет невозможно или труднодостижимо, а возможно и для наполнения нормы коррупционной составляющей. В этом случае присутствует как подмена существующей правовой нормы, так и воздействие на манипулируемого созданной «псевдонормой». В качестве примера можно привести введенную в московским ГУПом «Моссоцгарантия» процедуру вынесения на публичные торги части свободной от проживания жилой площади в коммунальных квартирах, которая принадлежит указанному ГУПу на правах распоряжения. Казалось бы, все здесь должно быть законным, – торги эти организуются государственным предприятием и на основе разработанного им положения. Но проблема состоит в том, что законодательными актами, имеющими наиболее высокий нормативный статус, предусмотрена совершенно другая процедура реализации пустующих площадей, в ходе которой, во-первых, продажа подобных помещений с торгов возможна только при отсутствии согласия остальных участников долевой собственности [11], во-вторых, продажа свободных жилых помещений в коммунальной квартире может производиться только гражданам, постоянно зарегистрированным и занимающим в этой квартире жилые помещения, а в-третьих, определение цены этой жилплощади должно определяться не на торгах, проводимых ГУПом «Моссоцгарантия», а только Городской комиссией по приватизации и управлению жилищным фондом города Москвы [11].

Фактом, характеризующим указанный вид манипуляции вероятно является и добросовестная на первый взгляд сделка по приобретению компанией «Сетуньской», совладелицей которой является Е. Батурина, 16,4 га земель на пересечении Минской и Староволынской улиц столицы. Этот участок, зарезервированный указом президента РФ от 1993 г. в пользу Министерства иностранных дел (МИД) РФ и предназначенный для строительства посольств ряда стран, в том числе Индии, Кубы и КНР, путем ряда операций перешел указанной компании, а согласно вступившим в силу в конце 2008 г. распоряжениям тогдашнего мэра Москвы Юрия Лужкова «Об утверждении градостроительного обоснования размещения застройки на пересечении Минской и Староволынской улиц» и «О проектировании и строительстве многофункционального комплекса «Сетунь-Хиллс» планируемая цель была как бы узаконена. К счастью нынешний градоначальник Сергей Собянин отменил эти указы [13] и начался судебный процесс по возврату имущества.

Многие из Законодателей-работодателей и в частности руководители предприятий зачастую выстраивают локальную законодательную базу своей организации на совершенно противозаконных положениях, позволяющих не принимать во внимание общие правила поведения бизнеса и «вести игру по своим правилам». Так, пользуясь формальными причинами, общество «Хантымансийскокртелеком» не выплачивало полагающиеся по закону начисленные дивиденды. А устав общества «Красное Сормово» содержал положение, в силу которого генеральный директор и три представителя государства входили в состав совета директоров минуя установленную нормой, имеющую большую юридическую силу, процедуру избрания указанного органа на собрании акционеров [14].

Самым простым, наиболее топорным и частым в применении на низшем уровне является способ, когда тот или иной акт создается манипулятором-Законодателем постфактум под конкретный случай, или «переписывается» вместо ранее существующего. Так, например, в организациях бывает не редкостью, когда для выведения работника из равновесия или просто для избавления от него создаются какие-то новые локальные акты с функциональными обязанностями, которых раньше не было, или «возникает» приказ об увольнении работника задним числом и т.д.

Выше был описан ряд случаев, когда манипулирование осуществляется преимущественно путем включения манипулятивных механизмов в сам закон. Тогда фактически сам нормативно-правовой акт, не зависимо от пользователя им, содержит в себе манипулятивный эффект, потенциал. Этот вид манипуляции присущ в основном случаям, когда самой манипуляцией занимаются Законодатели. Для участия же в рассматриваемом явлении Исполнителей характерен другой подход, вид манипуляции, заключающийся в том, что в этом случае манипулятивный эффект операции с законом придает не столько само содержание нормативно-правового акта, а технология его использования. Рассмотрим ряд примеров указанного.

Достаточно часто Исполнителями (юристами, управляющими, чиновниками и т.д.) по заданию заказчиков используются различные манипулятивные приемы, позволяющие решать корыстные цели. Одним из примеров этого может служить одна из компаний с перераспределением собственности, запущенная «на полную мощность» после очередной редакции Закона «О банкротстве» 1998 года. Основывалась она на широком применении нечестных (заказных) банкротств. Суть процедуры манипуляций тех лет заключалась в том, что заинтересованное лицо (заказчик) через судейских чиновников и юристов добивалось в суде признания того или иного предприятия-должника банкротом. А после назначения «своего» арбитражного управляющего последний окончательно «выжимал» из предприятия остатки ресурсов или «переводил» их в нужном направлении. Сформировавшаяся на основе манипуляции с законодательством «экономика банкротства» того времени поражает: если в 1998 году судами было принято 4 747 решений о банкротстве, что составляло 56,9% от всех принятых к производству заявлений, то в 1999 году – 8 299 решений, а в 2000 – 15 143, или 79,5% всех решений. Как это влияло на бизнес? Например, владельцы группы «Евроазметалл» за два года смогли сколотить путем введения внешнего управления на интересующих их предприятиях самый мощный в стране металлургический альянс с оборотами около $2 млрд. в год [15].

Повсеместно и фактически безнаказанно манипулируют в России с законодательством и Исполнители-рекламисты. Так, используя расплывчатость формулировок закона о рекламе многие редакции без всяких последствий публикуют рекламные по сути статьи заказчиков под видом редакционных материалов, беря за это плату [16].

Показательным использованием законодательства в рассматриваемом аспекте является пример с милиционером ДПС, который остановив под Новосибирском водителя, перегонявшего транспортное средство из Владивостока в Геленджик, обвинил его в управлении транспортным средством без установленных на предусмотренных для этого местах государственных регистрационных знаков. Это правонарушение предусматривало ответственность вплоть до лишения права управления транспортными средствами. На самом же деле, проблема была только в том, что регистрационный знак транзита отклеился от лобового стекла и лежал на передней панели управления автомобиля, что прекрасно выдел инспектор. За последнее предусматривалось только устное предупреждение.

Рассматривая изложенные выше процессы автор полностью разделяет точку зрения Г.В. Грачева [16] относительно того, что фетишизация рыночных отношений и конкуренции, отягощенные естественным для эпохи перехода к свободному рынку кризисом, неизбежно приводят современное российское общество к массовому применению технологий манипулирования. Последние активно проникают в культуру общества, в систему информационно-коммуникативных процессов всех уровней, оказывая деструктивное влияние на нравственность и психику людей, препятствуют формированию адекватной информационно-ориентировочной основы жизнедеятельности общества и личности, подавляют их эмоциональную сферу. Это делает невозможным образование устойчивой системы субъективных оценок, стимулирует непрогнозируемые, резкие колебания социально-политических ориентаций у значительной части населения, что усугубляет нестабильность ситуации в России, становясь ощутимой угрозой ее национальной, в том числе культурной безопасности.

В заключении статьи сделаем некоторые выводы.

В результате сравнения содержания и особенностей понятий управление и манипуляция, а также реализации указанных явлений в социальной среде можно обозначить их основные схожие и отличительные черты:

1. Управление и манипуляция, являясь частными, меньшими по объему понятиями относительно категорий развитие и воздействие в содержательной части во многом пересекаются друг с другом и, в некотором смысле, являются «родственными» понятиями: содержат фактически одинаковые элементы механизмов, в основном схожие способы воздействия на объект.

2. Основные различия содержаний понятий: а) в отличие от управления, имеющего в качестве основной цели сохранение структуры и функционирования системы в целом, манипуляция преследует, как правило, частную, корыстные цель, зачастую не связанную с общими интересами, а порой даже направленную на разрушение существующей культурной системы; б) по сферам применения и характеру осуществления манипуляция в социальных системах чаще, чем управление, применяется в «закрытых» формах, а значит, зачастую не имеет общественного одобрения, признаков легитимности.

Законодательство не только может, но и достаточно успешно используется в качестве манипулятивного средства на всех уровнях общественных отношений: от государства до организаций и частных лиц. Причем, если даже законодательство применяется не скрытно, оно также способно обладать манипулятивными возможностями.

Манипуляция с участием законодательства действует не столько на основе духовного, психологического, а скорее с помощью «технологического», информационно-авторитарного использования. При этом воздействие осуществляется как за счет включенного в закон манипулятивного потенциала, так и путем изощренных технологий его применения.

Манипуляция с помощью закона может носить не только отрицательные, но и положительные последствия для общества или отдельных лиц (в случае с юридическим эффектом плацебо), хотя сама по себе и имеет корыстные цели.

Помимо классических видов, выделяемых в психологии, а также в зависимости от взятых оснований анализа можно предложить выделять такие способы манипуляции с законодательством, как:

1. Создание самих законов изначально в манипулятивных целях. Манипулятивное применение действующего закона в целях, противоречащих духу самой правовой нормы и задачам его принятия.

2. Манипулирование, осуществляемое Законодателями и Исполнителями.

3. Отрицательная и положительная направленность манипуляции.

В работе также дано авторское определение манипуляции с помощью законодательства. 

Список литературы 

1. Большой Российский энциклопедический словарь. – М., 2007. 1888 c. С. 408.

2. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка в 4-х томах. Том 4, М.: Т-Ящур, 1987. 861 с.

3. Платон. Соч. в 3-х тт. Т.3. М.: Мысль, 1972.

4. Макиавелли Н. Государь. М.: АСТ, 2009. 479 с.

5. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. М.: Алгоритм-ЭКСМО, 2006, 864 с.

6. Бехтерев В.М. Роль внушения в общественной жизни. Электронная версия НиТ. Научные журналы. URL: http://n-t.ru/nj/pr/vs.htm/ (дата обращения: 15.02.10).

7. Словарь по общественным наукам. Глоссарий.ру. URL: http://slovari.yandex.ru/dict/gl_social/%D0%9C/1?q= (дата обращения: 15.02.2010).

8. Венгеров А.Б. Теория государства и права: Учебник для юридических вузов. 3-е изд. – М.: Юриспруденция, 2000., 528 с.

9. Чубайс: Приватизация проводилась для уничтожения коммунизма. URL: http://www.politonline.ru/video/632.html. (дата обращения: 25.02.2010).

10. From The Times. Regardless of what Putin stands for, he is exceedingly competent. URL: http://business.timesonline.co.uk/tol/business/movers_and_shakers/article7015950.ece. (дата обращения: 10.02.2010).

11. Гражданский кодекса Российской Федерации. Часть первая от 30 ноября 1994 г. № 51-Ф3: принят Гос. Думой Федер. Собр. Рос. Федерации 21 октября 1994 г.// Российская газ. – 1994. – 8 дек., ст. 250, ч.1 и ч.2.

12. Постановление Правительства Москвы от 27 августа 2002 г. № 706-ПП «О продаже свободных жилых помещений в коммунальных квартирах, находящихся в собственности города Москвы». // Вестник мэра и Правительства Москвы – сентябрь 2002 г., № 41.

13. Суд отказал Росимуществу в иске об изъятии участка у компании Е.Батуриной. URL: http://www.rbc.ru/rbcfreenews/20110629131407.shtml (дата обращения: 29.06.2011).

14. Петр Кирьян, Максим Рубченко, Екатерина Шохина. Специальный доклад. Нарушения норм деловой этики в российской предпринимательской практике. Заказные банкротства и другие законные способы грязной конкуренции. URL: http://www.compromat.ru/page_13543.htm#12. (дата обращения: 19.05.2011).

15. Дмитрий Бутрин. Неуправляемый управляющий. «Деньги», №32, 16 августа 2000.

16. Щепилова Г. Реклама, PR , Пропаганда: коммуникация или манипуляция? HP-Portal. Сообщество HP-Менеджеров. URL: http://www.hr-portal.ru/article/kommunikatsiya-ili-manipulyatsiya. (дата обращения: 20.05.2011).

17. Грачев Г.В. Общественные науки и современность. 1997. № 4. С. 106-114. 

суеверие, предвидение, совпадения

Необходимость предвидеть возникла у людей с того времени, как они стали заниматься трудом. Засевая землю, ухаживая за садом, человек хотел узнать, будет ли год плодородным, пройдут ли вовремя дожди. Отправляясь в далекое путешествие, люди пытались предугадать, какие трудности и опасности ожидают их в пути, чтобы подготовиться к ним. Другим источником суеверий являются случайные совпадения. Совпадения по месту и времени двух различных, ничем не связанных событий дали в прошлом начало многим поверьям. Это одна из причин их живучести и сегодня.

Текст статьи:

Выясняя причины происхождения и распространения суеверий, гаданий, примет, прежде всего, надо говорить о вечном стремлении человека узнать, что его ожидает завтра, через год, вообще в будущем.

Необходимость предвидеть возникла у людей с того времени, как они стали заниматься трудом. Засевая землю, ухаживая за садом, человек хотел узнать, будет ли год плодородным, пройдут ли вовремя дожди. Отправляясь в далекое путешествие, люди пытались предугадать, какие трудности и опасности ожидают их в пути, чтобы подготовиться к ним.

Другим источником суеверий являются случайные совпадения. Совпадения по месту и времени двух различных, ничем не связанных событий дали в прошлом начало многим поверьям. Это одна из причин их живучести и сегодня.

Специфика исключительной устойчивости суеверий связана с тем, что случаи их подтверждения (которые при достаточной массовости могут происходить просто в силу случайных совпадений) прочно фиксируются, а факты явной ошибочности (которых, в действительности, большинство) вытесняются. Подобное объяснение возникновения суеверий с точки зрения психологии было впервые предложено Б.Ф. Скиннером. В результате человек устанавливает ложную связь между своими действиями и некоторым независимым от них событием, которое начинает считать следствием своих действий. Скиннер экспериментально смоделировал возникновение суеверного поведения и, кроме того, показал, что суеверное поведение может быть присуще не только людям, но и животным.

Суеверие различно не только в каждой отдельной стране, но даже и в отдельных местностях одной и той же страны. Сверх того, едва ли возможно установить, что в данное время служит объектом веры, а что нет; многие суеверия еще долго продолжают существовать в качестве простых оборотов речи, хотя со словами уже давно не связывается их действительное значение. Суеверные понятия и магические приемы нашего времени берут свое начало из наследия ученых магов: астрология, симпатические средства и магнетические способы лечения и т.п.

Существует много суеверий, происхождение которых относится ко времени язычества. Веру в домовых, оборотней, нечистую силу и клады можно проследить за все то время, которое вообще простираются наши исторические представления.

Особенности возникновения суеверия на Руси

Суеверия, возникшие на Руси, главным образом связаны с теми географическими и социокультурными условиями, в которых находилась страна на протяжении многих столетий.

Во-первых, конечно, это ее необозримые просторы, оседлый образ жизни и, соответственно,  земледелие. Русский народ издревле наблюдал и собирал те проявления природы, которые отвечали на вопрос: какой будет урожай? Правда на урожай влияла не только природа, но и различные божественные и нечистые силы.

Значительная часть примет возникла из обрядов. Это объясняется тем, что большинство обрядов на Руси носят провоцирующий характер – чтобы что-то произошло или чтобы что-то не произошло. С целью отвратить или приблизить какую-то ситуацию, разыгрывается действие, повторяющее те или иные поступки участников.

Большая часть примет сохраняется от языческой древности, так как именно языческие верования, после насаждения христианства стали преобразовываться в суеверия. Лишь к 16 веку языческие элементы ассимилировались в культуре наравне с христианскими, существенно откорректировав последние.  На христианских святых были перенесены функции языческих богов. Так, богине Мокош – посвящена Пятница. Пятница же посвящена Параскеве Пятнице. Можно привести множество других примеров. Таким образом, содержание многих праздников осталось языческим.

Некоторые праздники так и остались не контролируемы церковью. В языческом христианстве не душа человека поле борьбы, а земля.

Матершинные выражения всегда были формой заклятия злых духов, поэтому начались церковные гонения на мат. Отсюда возникло табуирование не смысла ругательств, а слов.

В русском культурном мире нет середины. Нейтральная зона отсутствовала. Так в русской культуре нет представления о чистилище как о нейтральной зоне. Отсюда также большое расхождение в приметах между Россией и Западом.

Кстати это отразилось и в языковой ситуации, которая сложилась в России с 10-17 вв. два языка одновременно функционировали и сосуществовали: церковнославянский и разговорный русский, как ранее в средневековой Европе сосуществовала латынь и разговорный язык. Когда существуют два равноправных языка, один из них, как правило, уходит.

Влияние западноевропейских традиций на мир русских суеверий началось с войн. Война стала формой культурного контакта. Заимствование элементов западной культуры на бытовом уровне способствовало заимствованию и суеверий, а следовательно и примет.

Так,  римляне тоже  верили сглазу, так что было у них особенное божество, предохранявшее от этого даже младенцев. У тех из них было в обычае оговариваться или отплевываться, когда кто хвалил их дородность, красоту, силу или другие телесные качества. Между поверьями немцев существует также слово сглазить или изурочить. Русские приобрели это понятие о сглазе и усвоив, присоединили их к своим убеждениям. Теперь в русском простонародье крепко укоренилась вера в дурной глаз. Черные глаза  считают опаснее серых или голубых.

У древних также было убеждение, что глаза имеют большую силу влиять на людей, и преимущественно глазам Василиска приписывали обаятельную силу и до того вредную, что люди от его взгляда умирали. Это убийственное животное, по описанию, имело тело дракона и петушиную голову, а также крылья. Можно предполагать, что преданье это принадлежит к баснословной древности, проверить которую очень трудно.

Происхождение и существование суеверий в других странах мира

Происхождение  и существование суеверий в европейских и азиатских так же можно объяснить историческими событиями, происходившими в той или иной стране.

Считается, что все волшебные знания вообще почерпнуты были из одного и того же источника, существовавшего на востоке, где была школа тайных наук. Эта магия потом распространилась повсюду в различных ее отраслях и видоизменениях, и в таком случае поражала своей сверхъестественностью. Народ мог поверить этим чудесам и уважать этих людей, ставя их выше обыкновенных. При падении язычества, жрецы, бывшие главными хранителями мистических тайн, изгнанные из своих убежищ, разнесли свои тайны и проделки по всему миру. Вот та причина, по которой первые века христианства так изобиловали чародеями и волшебниками. Но покинув священные просторы и подземелья храмов, волшебство потеряло большую часть своего величия и блеска и опустилось со своего пьедестала, где оно было доступно многим избранным. Понемногу  весь жреческий порядок изменился от забвения так же, как и скрытое их научное значение и наука превращалась в простой фокус или обман.

В этом положении чародейство все еще сохраняло сильное влияние на невежественные массы в мрачный период умственного потемнения в средние века. Церковь преследовала волшебников, или по крайней мере обманщиков, как проповедников древнего язычества, так как еще в первые века христианства было много язычников, которые фанатически защищали свое вероучение и старались всеми мерами восстановить падшее идолослужение и фетишизм, идя в разрез целям христианства, употребляя при том волхвования и производя мнимые чудеса перед народом, чтобы возбудить в народе страх и уважение. Таким образом, в средние века, несмотря на всеобщую победу христианского вероучения, оставались непросвещенные верой язычники со своим таинственным знанием. Таких язычников было еще до половины населения Европы. Весьма легко понять из этого, что некоторые обычаи языческие еще влияли на новых христиан. Они совершенно оставили поклонение идолам, но не могли совершенно покинуть некоторых убеждений и следов язычества, хотя и измененных по своей форме. Так, например. Если язычники имели множество богов и полубогов, которые покровительствовали и управляли морями, сушей, реками, полями, лесами, ручьями, хозяйством, то у первых христиан в Германии были: Кобольты, Троялы, Эльбы и Гномы, во Франции – феи, у Славян – лешие, домовые, русалки, кикиморы, игоши, водяные и пр. Все эти духи, по понятию суеверов, вмешивались в дела людей и по большей части причиняли по нению людей – зло. Кажется, откуда бы христианам вынести такие суеверия, не христианское же учение тому причиной, чтобы распространять идею о существовании духов – обитателей темного царства. Таким образом у христиан укоренилась вера в существование злых духов, чаще вредных.

Итак, изображений нечистой силы в пору язычества не существовало. Они появились только с приходом христианства и преследовали цель устрашить, запугать новообращенных христиан.

Подводя итог вышесказанному, можно сделать вывод, что вся мелкая нечистая сила появилась как раз в период смены верований как способ устрашения. То есть не появилась, а окончательно сформировалась – раньше были только более или менее важные посредники между богами и людьми, а теперь они обрели окончательные формы, зафиксированные людским народным сознанием.

Суеверие многолико и оно присутствует, практически, в культурном разрезе всех народов. Есть даже такой феномен, как «идентичные суеверия» — т.е. те, который имеют одни и те же последствия у разных народов. Например: рассыпать соль – поссориться; тринадцать – число роковое; левый глаз чешется – к слезам; брать что-то левой рукой – не пойдет в прок; масть домашней кошка должна соответствовать цвету волос хозяина дома; если во щи упадет таракан или муха — к свиданию… За тысячелетия истории человечество накопило не только массу научных знаний, необходимых для прогресса общества, но и множество ложных представлений об окружающем мире. К числу таких представлений относятся – необоснованные приметы, различные гадания, вера в талисманы, цифровая мистика, гороскопы и так далее. Уже давно забыты причины, вызвавшие их к жизни, а суеверие все живет. Оно таится где-то в нашей памяти, рядом с огромным запасом полезных, нужных для жизни знаний, и вылезают наружу порой даже помимо нашей воли. Но нередко, казалось бы, до очевидности неразумное суеверное представление передается от поколения к поколению, не умирает веками.

Довольно сложно объяснить, как именно зарождаются суеверия. Причина может быть в каких-то явлениях природы, пугающих людей своей таинственностью, или событиях, наступление которых бы они хотели предотвратить. Однако люди начинают верить в какое-то объяснение происходящих явлений или укрепляются в мысли, что в их силах определенными действиями заставить эти явления происходить по их желанию. Суеверие – это убеждение, обычно порожденное страхом, которое противоречит соображениям разума и не может быть подтверждено опытом.

Суеверия могут иметь различное происхождение, но все они порождены невежеством и страхом.

Как было сказано выше, причины появления суеверий различны. Если говорить о самых древних суевериях, то они возникли на почве страха и невежества. Древние люди пытались объяснить непонятные для них явления с помощью примет, деянием духов и богов.

Также можно проследить исторические причины появления тех или иных примет. Например, в русской культуре есть суеверие, что если рассыплешь соль – поссоришься с кем-нибудь из друзей. Но даже у ссор как следствия просыпанной соли есть свое обоснование: раньше на Руси этот продукт стоил баснословных денег, его частичная утрата грозила рукоприкладством. Теперь эта «роскошь» доступна всем и каждому, и поводов переживать нет. Или, например, такая примета тоже имеет вполне рациональное объяснение. Примета «не оставляй ключи на видном месте – денег не будет», таит в себе другую мысль: ключи украдут – дом обворуют, следовательно, и денег не будет..

Список литературы:

1. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян /  Рыбаков Б.А. — М: Наука, 1999. – 173 с.
   1. Саенко Ю.В. Психология суеверий / Саенко Ю.В. — М.: Академия, 2008. – 201 с.
   2. Велецкая Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов / Велецкая Н.Н. — М.: Просвещение, 2003. – 187 с.
   3. Гумбольдт фон В. Язык и философия культуры / Гумбольдт фон В. — М.: Владос, 2005. – 216 с.
   4. Справочник по мировой культуре и искусству / С.М. Петкова. — Изд. 3-е., доп. — Ростов н/Д: Феникс, 2006. — 507 с. : ил.

целомудриие, мораль, брак, девственность

Под целомудрием понимается система личностных и ценностных установок на воздержание от всех форм сексуальных отношений до вступления в брак. Целомудрие – буквально «целая мудрость»[1], данный концепт был представлен в основном как тип сексуального поведения: «девственность; перен. строгая нравственность, чистота», то есть традиционный, первоначальный смысл выступает как переносный. [1] Толковый словарь русского языка: В 4 т./ Под ред.Д. Н. Ушакова. — М.: «Советская энциклопедия», 1935-1940.

Текст статьи:

Разнузданная чувственность приводит к
убеждению, что мир бессмыслен.
Целомудрие, напротив, возвращает миру
смысл. (Альбер Камю).

Под целомудрием в данной работе мы понимаем систему личностных и ценностных установок на воздержание от всех форм сексуальных отношений до вступления в брак. Целомудрие – буквально «целая мудрость»[1]. В советское время данный концепт был представлен в основном как тип сексуального поведения: «девственность; перен. строгая нравственность, чистота», то есть традиционный, первоначальный смысл выступает как переносный. Подобное толкование дается еще в словаре Даля: «добродетель, плотская чистота». В восточно-христианской языковой традиции целомудрие – это цельность личности, стыдливость сделать, даже помыслить что-либо неправедное, нечистое; духовная целостность. Св. Игнатий (Брянчанинов) писал: «Совершенство целомудрия — чистота, зрящая Бога»[2]. В «Словаре православной культуры» Г.Н. Скляревской это слово вообще не зафиксировано, хотя целомудрие представляет собой одно из ключевых понятий и принципов русской культуры.

В далеком прошлом в семейных делах придерживались правил «Домостроя»: отец и мать были непререкаемыми авторитетами для детей, младшие беспрекословно подчинялись старшим по возрасту, женщины подчинялись мужчинам. В самой народной традиции все, что относится к девушке, часто бывает скрыто тенью мужских институтов — жениха, брата или отца. Девочек с раннего возраста воспитывали в строгости. Следует обратить внимание, что крестьянские девушки воспитывались совсем не так, как их ровесницы из другой социальной среды – дочери помещиков и горожан. В связи с тем, что самым главным предназначением женщины считалось рождение детей, в воспитании девушек особое внимание уделялось такому аспекту как целомудрие.

Целомудрие девушки — это хранение своего тела и души в чистоте и целости для Бога и мужа[3]. Очень четко в воспитательном укладе русской культурной традиции прослеживается связь целомудрия, чистоты и веры в Бога. Это объясняется тем, что с принятием христианства на Руси вера в Бога, заключающаяся в выполнении установленных заповедей, была необычайно сильной. Воспитание детей происходило в соответствии с христианскими канонами, поэтому понятия «целомудрие и девственная чистота» рядоположные в духовной русской традиции. Но при этом не порицался брак, деторождение и «законное соединение, не позволяющее неистовству похоти воспламеняться к беззаконным деяниям»[4].

Еще в далеком прошлом был известен тот факт, что именно от девственной чистоты зависит здоровье будущего потомства. Поэтому нравственно падшую девушку считали испорченной, недостойной замужества и строго наказывали. Этот факт подтверждает открытие науки телегонии в XIX веке, суть которой заключается в возможности отдаленного влияния предыдущего (первого) полового партнера на признаки последующего потомства, рожденного от другого полового партнера[5].  То есть решающее влияние на всё потомство женщины имеет первый в её жизни мужчина. Именно он закладывает генофонд потомства женщины, вне зависимости от того, когда и от кого она будет рожать своих детей. Он, нарушивший девственность, становится генным отцом будущих детей женщины. При этом наследуются не только внешние признаки первого полового партнёра, но и его болезни, в частности венерические, психические заболевания, заболевание крови[6].

Так называемая «сексуальная революция» — это не изобретение нашего века. Это проблема тысячелетия. Известен печальный опыт человечества: на картах давно нет тех государств, где сквозь пальцы смотрели на распущенность и разврат, жившие в условиях беспредельной сексуальной свободы народы плодили всё больше олигофренов. И в конце концов они вырождались и исчезали с карты Земли. В русской же традиции большую роль в продолжении рода и сбережении генофонда народа сыграло отношение религии к внебрачным отношениям, это считалось большим грехом. Также не меньшую роль сыграло то, что наши предки действовали, исходя из инстинкта самосохранения, они априори знали: первый в жизни женщины сексуальный контакт оставляет в системе генетической наследственности след до конца её жизни. И не только потому, что в организм попадают гормоны и сильно действующие ферменты, которые изменяют механизм наследственности до конца детородного периода. Рост числа психозов и неврозов в ХХ веке и их география имеют некоторую связь с изменением отношений в обществах, поэтому необходимо переходить к сохранению девственности до вступления в первый брак.

Рассматривая эту науку с духовной точки зрения, можно говорить о влиянии души на тело. Гены — это эмоции, впечатления души матери к зачатому в ней ребёнку[7], то есть мысль является настолько сильной субстанцией, что может отразиться не столько на внешнем облике будущего потомства, а сколько на его психическом и «духовном» здоровье.

Таким образом, желание избежать проблем с физическим и психическим здоровьем потомства, обусловленных конфликтностью генетической информации, передаваемой ребёнку от разных мужчин, имевших половые отношения с его матерью, и заставляло наших предков уклоняться от браков как с утратившими девственность по несчастью и с явными гулящими девушками.

Уходя вглубь веков, можно сказать, что культ девственности являлся довольно поздним изобретением некоторых народов. На Руси до принятия христианства девственность не считалась чем-то важным, и даже после крещения Руси в некоторых областях, например, у поморов, женщина с добрачным ребенком имела больше шансов выйти замуж, так как она доказала свою способность рожать здоровых детей. Далее в славянских обрядах стал широко распространен обычай «посада»: невеста должна была сесть на особое священное место, но не смела сделать этого, если потеряла ранее девственность. Когда в первую брачную ночь невеста оказывалась нецеломудренной, брак мог быть расторгнут. Иногда такой девушке в знак позора на шею одевали хомут — знак того, что она больше сейчас походит на животных, которым неведомы никакие культурные запреты[8].

Девственность издавна считалась символом чистоты и непорочности. Наибольшую ценность невинности придало христианство, слившее в образе Богоматери Мать и деву, и разобщившее тем самым материнство и сексуальность. Именно христианство наложило на девственность ограничения, отцу семейства необходимо было быть уверенным, что ребенок именно его. Мужчина хотел быть уверен, что чужие гены не уничтожат в будущем его собственные, а впоследствии не нанесут ущерб роду. Отсюда – ограничения сексуальности, ценность девственности как критерия чистоты. Девственность была канонизирована в легенде о непорочном зачатии. При этом Иоанн Златоуст в конце IV века отговаривал вдов от повторного замужества: «Мы, мужчины, сделаны таковыми: мы больше всего любим то, чем никто до нас не пользовался и не потреблял, дабы быть первым и единственным хозяином»[9] — и сравнивал женщин с одеждой и мебелью.

С приходом православия интимные отношения даже между супругами стали считаться греховным, исключением было только «соитие ради зачатия». Глубокие чувственные поцелуи также относились к ряду грехов и наказывались 12 днями поста. Все проявления сексуальности считались нечистыми и греховными. Эротические сновидения воспринимались как дьявольское наваждение. В этом нужно было покаяться. Половое воздержание было обязательным и длительным процессом: по всем воскресеньям и церковным праздникам, все постные дни, в пятницу и особенно в субботу. Наибольшее количество запретов накладывалось церковью на женскую сексуальность. Женщинам запрещалось наносить какой-либо макияж, так как это считалось очень сильным источником соблазна[10].

Девичья «чистота» начинает цениться на Руси с X века. Женская невинность начинает тесно переплетаться с персональной и даже семейной честью. И вплоть до XIX века русское крестьянство решительно осуждало добрачные связи. Если такое и случалось, то всегда встречало отрицательную оценку общественного мнения деревни.

Требование целомудрия от невесты, а в некоторых деревнях и от жениха, диктовалось представлениями крестьян о том, что превращение девушки в женщину, а юноши в мужчину могло произойти только в ходе выполнения обрядов, соблюдаемых в определенном порядке. Нарушение их последовательности рассматривалось как нарушение хода жизни, посягательство на ее основы[11]. Существовало представление, что девушка, потерявшая девственность до брака, будет бесплодной, рано останется вдовой, или оставит вдовцом мужа, что семье грозят голод и нищета.

По христианским нормам потеря невинности считалась большим грехом, поэтому родители весьма строго смотрели за тем, чтобы дело во взаимных отношениях молодежи не дошло до половой связи, так как это является позором не только для самой девушки, но и для родителей, воспитавших ее. Беременность девушки составляет уже для родителей крайнюю степень позора и бесчестия. К девушке, потерявшей невинность, относились с пренебрежением и «обходили выбором в замужестве». Вопросы, связанные с честью девушки, могли, по желанию обиженной, рассматриваться на сходке общины. В их числе были оскорбления действиями символического характера: вымазать дегтем ворота, поднять подол, подрезать косу. Повсеместно у русских ворота, вымазанные дегтем, означали позор для всей семьи, и прежде всего для девушки, которая жила в этом доме. После этого она подвергалась насмешкам, презрению, оскорблениям.

Но традиция хранила и возможность защититься от напрасно возведенного позорящего обвинения. Девушка могла обратиться к старосте и просить его собрать сходку, чтобы снять с себя позор, доказав невинность. Состав сходки в этом случае был необычным; на ней должны были присутствовать все парни общины. Девушка, по инициативе которой был созван сход, выходила перед всеми и трижды вызывала оскорбителя словами: «Кто меня обесчестил, выходи ко мне и обвиняй меня перед всеми!» Затем она просила общество защитить ее «правым судом». Община всегда соглашалась провести расследование. Призванная для этого женщина удалялась с девушкой, осматривала ее и о результатах сообщала сходке. Если девушка оказывалась невинной, участники сходки кланялись ей в ноги со словами: «Прости нас, ради Бога, ты не виновата, а мы над тобой смеялись и думали, что ты останешься в вековушках». Девушка в свою очередь кланялась «обществу». «Благодарим и вас покорно за мое оправдание». Если после оправдательного решения сходки кто-либо оскорблял все-таки девушку, община взимала с него штраф в пользу обиженной, а родственники девушки расправлялись с ним кулаками при одобрении общественного мнения. Оправданную общиной девушку охотно брал хороший, по местным представлениям, жених. Неоправданная девушка долго не выходила на улицу от позора. Подобный вопрос ставился на сходке и в том случае, если парень публично заявлял свои права на девушку, с которой был близок, когда она оказывалась просватанной за другого. Оскорбление в этом случае совершалось публично, и потому оскорбитель всегда был налицо. Оскорбитель должен был доказать сходке, что сказал правду, и после этого обязательно жениться на оскорбленной им девушке. Девушка не смела отказать ему, подвергалась общему осмеянию и в течение года после замужества не должна была выходить в хоровод и на другие сборища. Последнее считалось наказанием за потерю чести в девичестве. Если же разбирательством устанавливалось, что оскорбитель оклеветал девушку, мир приговаривал его к большому штрафу и изгнанию из деревни на год, а родственники оскорбленной расправлялись с ним по-своему. По возвращении в свою деревню он еще в течение двух лет не допускался в хоровод[12].

Таким образом, добрачная невинность девушки вплоть до XIX века считалась необходимой не только для того, чтобы иметь здоровое потомство, но и  чтобы сохранить доброе имя и честь семьи. Сохранение невинности до брака было обязательным условием для девушки. Этого требовало не только воспитание, но и религия. В современном мире взгляды коренным образом изменились. В наше время отношение к невинности более лояльное, каждая девушка в праве сама выбирать хранить ли невинность до брака или потерять ее раньше. В воспитании девушек, также как и юношей, не уделяется должного внимания такому важному понятию как «целомудрие». Вообще если говорить о современном обществе, то можно отметить тенденцию к ранней потере невинности представителями обоих полов.

Если сравнивать нравственность отношений между парнями и девушками сегодня и несколько десятков лет тому назад, то результаты не радуют. Так, важность сохранения девства подтверждает один красноречивый эпизод, полностью подтвержден документально. Один из немецких гинекологов, которые во время Второй мировой обследовали русских 15-25-летних девушек перед их отправлением на принудительные работы в Германию, обнаружил, что почти все они целомудренны. Он даже официально обратился к Гитлеру с предложением о необходимости немедленного вступления в переговоры о перемирии, так как народ такой высокой морали победить невозможно[13]. Таким образом, можно говорить о высоком уровне нравственного воспитания девушек в России. Хранящееся в душе российского народа целомудрие — не признак отсталости от «цивилизованного» мира, а признак истинной цивилизованности, идущей из глубины веков[14]. Эта осознанная забота о нормальной генетике будущих поколений, либо же бессознательная традиция, была стимулом к тому, чтобы и без контрацептивов и угрозы заражения венерическими болезнями и СПИДом, многие поколения издревле воспитывали в детях уважительное и бережное отношение к девственности, сохранения которой до вступления в первый брак в русской традиции считалось в прошлом одной из важнейших нравственных и этических «ценностей» общественного уровня значимости.

Однако с тех времен произошел страшный упадок основных моральных ценностей. Брак для многих перестал быть «тайной», а стал чем-то похожим на контракт, который можно когда угодно разорвать. Обычными стали и добрачные, и внебрачные половые отношения. Тем временем это угрожает непредусмотренными последствиями, как для будущего семей этих людей, так и для генофонда всей нации.

девичество, сакральность, коса, костюм

Визуальная культура девичества включает в себя внешние атрибуты девичьего образа, которые служили не только для украшения нарядов, но и имели особое сакральное значение: девичий костюм, девичья коса, головной убор.

Текст статьи:

Визуальная культура девичества включает в себя внешние атрибуты девичьего образа, которые служили не только для украшения нарядов, но и имели особое сакральное значение. Самыми главными символами визуальной культуры девичества являются: девичий костюм, определяющий социальный статус его обладательницы; девичья коса, которая символизирует девичество, молодость, красоту и непорочность; головной убор, являющийся символом добропорядочности.

Девичий костюм. Одежда русских крестьян была очень практична в изготовлении и носке. В то же время каждая деталь русского костюма имела мифологическое обоснование и объяснение: использование того или иного цвета, формы, размера. А особенности кроя, украшения и выбор материала сообщали о социальном статусе и имущественном положении носившего костюм.

При рождении ребенок получал свою самую первую собственную вещь: пояс. Пояс надевался сразу после обрезания пуповины, прямо под пеленки. Символически это понималось как защита от сглаза и злых духов, необходимая ребенку до крещения. Пеленки же изготовлялись из старой одежды родителей, причем для девочки — из рубахи матери. Когда ребенок начинал ходить, ему шили длинную белую, не украшенную ничем рубаху с поясом. В таких рубахах ходили и мальчики, и девочки лет до 7-8. До 15 лет девочки носили более длинные и уже украшенные рубахи. Кроме того, они получали первые бусы (которые тоже являлись оберегом — все тот же круг, как и пояс). Также в этом возрасте девочкам протыкали уши и дарили первые серьги. В 15 лет девушка считался созревшей для вступления в брак, ее одежда начинала отличаться своей пышностью, сложностью и обилием модных деталей, а также отражала избыток жизненной энергии.

Девушка «в самой поре» чтобы нравиться парням должна была, хорошо одеваться, так как на гуляньях и посиделках успехом у парней пользовались в первую очередь красиво одетые девушки.      Особенно активно обсуждались девичьи наряды в праздник, когда все буквально высыпали на улицу, и в первую очередь интерес проявляли матери парней.      Девушки старались продемонстрировать свои наряды разными способами. В праздники переодевались по три-четыре раза за день. Отправляясь на гулянье в соседнюю деревню, везли с собой не менее двух костюмов.

Девушке полагалось, по общему мнению, иметь три вида одежды: для будней – «платьице ежедённое», для праздников – «платьице воскресённое», и для свадьбы – «платьице подвиняшное». Обычай требовал, чтобы праздничный гардероб состоял не из одного-единственного «платьица воскресённого», а из нескольких полных костюмов: один для Пасхи, другой для Рождества и Святок, третий для гуляний в праздничные дни, четвертый для посиделок и гуляний в будние дни, пятый для выхода в церковь по воскресеньям и т. д. Праздничный костюм шили из дорогих тканей, по возможности фабричного производства[1].  Поэтому на невестившуюся дочь работала обычно вся семья, но прежде всего мать и сама девушка. Они выращивали лен и коноплю, пряли, ткали, шили, продавали холсты, овощи, ягоды, грибы, молочные продукты. Девушки работали по найму в богатых хозяйствах на жатве, сенокосе и уборке овощей. Все вырученные ими деньги шли только по одному назначению – на наряды и приданое.

На большей части территории России в XVIII – середине XIX века девушки носили «стародавние костюмы», то есть костюмы традиционного типа, или, как еще принято их называть, национальные. Костюмы девушек из разных областей, естественно, различались, однако при всем том многие особенности были общими.

На Русском Севере, в Центральной России, Поволжье, Сибири девушки носили рубаху и сарафан. В селах, расположенных к югу от Москвы, – в Рязанской, Курской, Воронежской, Орловской губерниях, еще в середине XIX века одеждой девушки была только рубаха, которую подвязывали красивым пояском и подтягивали ее на уровне талии так, что спереди подол доходил до середины икры, а сзади спускался почти до щиколоток. В казачьих станицах Дона девушки поверх рубахи надевали кубилёк – платье в талию с узким лифом, застегивавшимся на множество мелких серебряных или жемчужных пуговиц, и широкой юбкой, два передних полотнища которой оставались не сшитыми. Кубилёк подпоясывали серебряным или шитым поясом с пряжкой. Костюм всегда дополнялся головным убором – обычно с открытым верхом и с множеством украшений.

В костюмах девушек-славниц, помимо традиционных вещей, появлялись галоши, зонтики от солнца и даже перчатки. Хотя, основу составляли все же предписанные традицией вещи: рубаха, сарафан или понева, в зависимости от местного обычая, душегрея и головная повязка, оставляющая открытым темя. Но шилась одежда уже из очень богатых материалов: для рубахи использовался беленый лен, для сарафана — парча, шелк, или дорогой фабричный кумач. Основным цветом одежды девушки становился красный. Головные повязки девушек-невест вообще являли собой маленькие короны: они делались на твердой основе из парчи и шелка, украшались золотым шитьем, речным жемчугом и стразами. Узоры, изображаемые на них, несли в себе символику плодородия (растительные мотивы, птиц, и т.п.) Эти узоры сохранялись на девичьих уборах вплоть до начала XX века[2].

Дополнением к девичьему  костюму служили всевозможные украшения, самыми популярными из которых были серьги. На русском Севере предпочтение отдавали серьгам, которые по своей форме напоминали белых бабочек. «Крылышки» делали из речного жемчуга, перламутра или белого бисера, нанизанного на конский волос или тоненькую проволочку, а сердцевину – из меди или серебра. Популярными у девушек северных районов были и серьги-пясы – небольшие жемчужные сетки в форме трапеции. Серьги-голубцы (по названию птицы) получили широкое распространение по всей России. Они состояли из полой или литой подвески – часто в виде стилизованной летящей птички, декорированной гравировкой, цветной эмалью, вставками из камней или стекол, мелкой зернью, – и закрепленных на ее нижнем конце металлических стерженьков, украшенных бусинками, жемчужинками, бисеринками, зернью или мелкими драгоценными или полудрагоценными камнями. Похожими на эти сережки были и любимые девушками «орлики». Они назывались так потому, что на конце каждого из стерженьков висело маленькое изображение летящей птички.

Как мы можем видеть, традиционный девичий костюм состоял из нескольких элементов, каждый из которых девушки стремились украсить, сделать более нарядным и ярким, чтобы привлечь к себе внимание окружающих, в первую очередь, парней. Вообще, издавна национальный костюм казался жителям деревни самым красивым и добротным и лишь со второй половины XIX века стал терять свою притягательность, уступая одежде европейского типа. Однако мода возвращается, и сегодня девушки и женщины современных городов с удовольствием носят сарафаны, конечно слегка модернизированного фасона. В последнее время на прилавках обувных магазинов можно найти красивые модные  валенки. А это значит, что традиционный костюм жив и готов возродиться в новом качестве[3].

Самым  характерным символом девичества, определяющий социальную принадлежность девушки и, главным образом, обуславливающим переход от девичьей жизни к замужней, является коса. Такая прическа характерна в русской культурной традиции в основном для девочек и девушек.

Девичья коса — символ девичества, молодости, красоты, чистоты. В Древней Руси девушки берегли косу до замужества, и ее отрезание считалось позором, приравненным к потере девичьей чести.

С древнейших времен длинные волосы считаются символом красоты и женственности. Отношение к волосам на голове всегда было особым: люди верили, что в них заключена сакральная сила и могущество. Чем они были длиннее и гуще, тем большей энергией обладал человек. В списке архаичных представлений, связанных с волосами, значились сила, мудрость, красота и счастье. Прическа являлась своеобразным знаком, свидетельствующим о социальном статусе человека, его положении в обществе. На Руси с давних времен символом девичьей красоты считалась коса[4].

Начало формы

Коса как одна из разновидностей женской прически наделялась особой брачной символикой. Во времена средневековой Руси одна коса символизировала девичество, две — замужество. По легенде, правая коса предназначалась Богу, левая — дьяволу, и от того, кто перетянет, зависело, попадет женщина в рай или в ад.

Девушки украшали кончик косы лентой или косником. Это была дощечка из бересты, расшитая бусинками. Волос не покрывали, а прическу дополняла лента или венок на голове.   Коса — символ готовности девушки к браку, лента в косе — знаком того, что девушка на выданье. Длинная коса являлась предметом гордости и особой заботы девушки, за волосами тщательно ухаживали, считая, что чем длиннее коса, тем девушка лучше.

С уходом за волосами связано множество обрядов.   Чтобы косы были длинными и толстыми, в канун Рождества клали под подушку веревку; в Юрьев день ходили причесываться в поле, в Чистый четверг — под яблоню;  смазанные сырым яйцом волосы заплетали в косу, обрезали концы и закапывали их в винограднике. Девушки бегали под грибным, летним дождем; мазали волосы змеиным жиром, жиром специально убитого для этого ужа, чтобы косы были длинными, как уж; смазывали косы жиром черной змеи и скручивали ее в клубок наподобие змеи, чтобы коса была прочной. Желая приманить женихов, девушки вплетали в косу обрывок веревки от церковного колокола.

В свадебных обрядах и песнях коса являлась символом невесты. Косу из кудели прикрепляли к елочке и прибивали к углу дома невесты. Обрядовая перемена прически невесты (расплетение — заплетение косы, ее обрезание, «продажа» жениху) символизировала заключение брака и изменение статуса девушки. Расплетение косы означало прощание с девичеством; заплетение двух кос и надевание женского головного убора — переход невесты в группу женщин. В Архангельской области говорили: «За стол когда невесту приведут, две косы ей заплетут: была  одна — стало две, была девушка — стала женщина»[5].

Словом «коса» в свадебном ритуале называлась прощальная вечеринка с подругами невесты в ее доме накануне свадьбы, называемая «девичник». Девичник проводился накануне свадьбы, девушки собирались в доме у невесты и «пропивали косу» — это означало угощать подруг вином накануне свадьбы. Также существовала традиция выкупа косы. Выкуп косы невесты стороной жениха символизировал приобретение полной власти над женщиной. Во время свадьбы брат невесты вынуждал жениха выкупать косу за право сидеть рядом с невестой. Того, кто продает косу невесты (брат, родственник невесты или ее младшая сестра), называли косник, а сам обряд выкупа невесты или ее косы у брата – косопродаванье.

Полное отрезание косы в свадебном обряде встречается у славян редко. У русских и украинцев обрезание или подрезание косы невесты заменено обрядовым расчесыванием. У белорусов частичное обрезание сопровождалось продеванием кончика косы в кольцо и символическим прижиганием его пламенем свечи[6].

Головной убор издавна считался неотъемлемой частью русского национального костюма. В течение длительного периода на Руси складывалась традиция, согласно которой женщины должны были скрывать волосы, так как считалось, что женские волосы обладают колдовской силой. Поэтому женский головной убор на Руси всегда был не только важнейшей частью народного костюма, но и имел символическое значение. Головной убор являлся символом добропорядочности: показаться «простоволосой» было верхом неприличия, а чтобы опозорить женщину, достаточно было сорвать с ее головы убор. Это было самым тяжелым оскорблением.

Девичью косу и лоб обычно обвивала лента или повязка. Часто на голову девушки надевали венец — обруч из кожи или бересты, обтянутый дорогой золотой тканью. Венец мог иметь зубцы — треугольные или четырехугольные. Венец, у которого была приподнята передняя часть назывался очельем. Но как только девица выходила замуж, ей надевали особый головной убор, который она не имела права снимать даже в собственном доме.

Замужняя женщина носила головной убор, символически связанный с небом — об этом убедительно говорят «птичьи» названия: сорока, кокошник, кичка и украшения на уборе в виде солнца и птиц, а также рясны (ленты), символизирующие дождь. Самым распространенным головным убором была сорока — ее носили женщины на юге России вплоть до начала ХХ в.

Головные уборы украшались лентами на висках, гремящими украшениями из металла, махры и меха, которые (как и сам головной убор) служили оберегом, защитой от злых сил.

С течением времени вышеперечисленные головные уборы становятся праздничными. В будни же волосы от «дурного глаза» и от позора прятали в маленькую шапочку повойник. Поверх него обычно надевали платок, сложенный в виде треугольника, так называемый убрус. Убрус был полотняный, а у знатных женщин шелковый. Его накидывали на голову и скалывали под подбородком. Особенной красотой отличались головные уборы севера: высокие, расшитые узорами, напоминающими морозные, они искрились, как снег. В центральных и южных губерниях носили уборы поменьше, богато расшитые яркими многоцветными узорами и украшенные у висков белыми пушками. А сверху еще накидывался нарядный платок[7].

Особой разновидностью головного убора является свадебный венок — один из основных атрибутов свадебного обряда, наряду со свадебным деревцем, хлебом и знаменем. Является символом брака, как и другие кольцевидные или круглые свадебные предметы: кольцо, калач, каравай. Брачная символика венка отражена в любовной магии и девичьих гаданиях о замужестве, в обычае вручать девушке венок в знак сватовства, в обрядовом использовании венков на свадьбе.

Главное значение свадебного венка как символа девичества связано также с косой невесты. Эта символика отражена в фольклорном мотиве потерянного венка, доставшегося жениху, в выражении «загубить венок», означающем потерю невинности. Девичий венец всегда был без верха, потому что открытые волосы считались символом девичества. Замужние женщины венка как правило не носят, не надевает его выходящая замуж вдова и невеста, утратившая девственность до брака. У такой девушки в знак позора может быть половина свадебного венка, так как она его уже «пролежала»,  «перетерла»[8].

Венок известен и как девичий головной убор до свадьбы. Венок невесты тесно смыкается с девичьими головными уборами («перевязкой», «повязкой», «налобнем» и т. п.), в том числе со специальными свадебными, которые просватанная невеста носит перед венчанием («венцом», «коруной», «плачеей», «волей», «лентой» и др.). Известны и пародийные, шутовские свадебные венки из колючек, зеленого лука, крапивы, соломы, гороховых стеблей, которые на свадьбе надевают подставной невесте. В православной традиции во время церковного венчания на голову новобрачным возлагают специальные венцы.

Для изготовления свадебного венка использовались различные растения: барвинок, самшит, рута, розмарин, калина, лавр, мирт, виноградная лоза, базилик и т.д. Для оберега, деторождения, любви, богатства или счастья в свадебный венок вплетают или вкладывают чеснок, лук, жгучий перец, красные нитки, хлеб, овес, любисток, монеты, сахар, изюм, кольцо. Надевание свадебного венка невесте нередко предварялось обрядовым расплетением косы и сопровождалось закрыванием ей лица покрывалом или фатой. У некоторых славян невеста имеет до трех свадебных венков на голове. Часто свадебный венок невесты специально сохраняют для счастья в супружестве, вешают возле образов, зашивают невесте в подушку, оставляют матери, подруге или в церкви.

После свадьбы свадебный венок используют в лечебных и магических целях: кладут в колыбель, чтобы ребенок рос здоровым; дают в порошке ребенку от испуга; подкуривают им при детской бессоннице и других болезнях; доят через него корову, когда от порчи у нее пропадает молоко; дают переступить через него корове, когда приведут от быка; отгоняют им градовые тучи; дают как амулет сыновьям при отправлении на войну^[9].

Все эти внешние особенности имели не только сакральное значение, но и социальное, то есть определяли положение женщины в обществе. Так, женский головной убор служил своеобразной визитной карточкой, по нему можно было узнать, кто его владелица: из какой она местности, ее возраст, семейное положение (женщина, вдова или девушка), социальную принадлежность. Изменение характера плетения косы, либо перемена костюма также означало переход в новую фазу жизни женщины. Девичий костюм — это бесценное, неотъемлемое достояние культуры народа, накопленное веками. Одежда, прошедшая в своём развитии долгий путь, тесно связана с историей, символикой и эстетическими взглядами создателей.

На протяжении развития русской культуры символика и символизм играли особую роль. Жизнь человека состояла из множества обрядов, в которых был выверен каждый шаг, любая мелочь имела символическое значение, на что-то указывала, могла предсказать будущее. Люди издревле вкладывали смысл в особые атрибуты, веря, что они помогут прожить долгую и счастливую жизнь, сделать ее полноценной, яркой, эмоциональной и плодовитой. Поэтому визуальная культура является неотъемлемой составляющей всего облика русского девичества.

ценностные ориентации, справедливость, добро, исследователи ценностей, аксиология профессии

Анализ ценностных ориентация в меняющемся обществе становится в настоящее время совершенно необходимым во всех его сферах, в особенности в сферах силовых структур.

Текст статьи:

Сегодня в обществе происходит переоценка ценностей, складывается новая система социально- политических, духовно-нравственных ценностей личности. Это породило широкую дискуссию, развернувшуюся в научных кругах, на страницах журналов и газет, на сайтах в Интернет, вокруг проблемы формирования системы ценностей различных профессиональных групп.

Анализ употребления термина «ценность» в исследованиях российских и зарубежных авторов,  показывает,   что  данное   понятие   имеет  множество смыслосодержащих оттенков. На формирование общей теории ценностей большое влияние оказали работы психологов, философов, социологов, политологов, посвященные выявлению сущности и структуры ценностей. Исследованию структуры ценностей посвящены классические труды М. Рокича, Т. Адорно, М. Шварца, Р. Невитт Сэнфорда, В. Горяинова, предложивших классификации ценностей и систем ценностей в структуре характера личности.

Проблемам изучения ценностей, их динамике, факторам формирования уделялось немало внимания в советский период времени, например, такими исследователями, как В. Ядов, Л. Архангельский, В. Шляпентох. Несколько позже объектом пристального внимания ученых стал непосредственно советский человек и совокупность ценностей, носителем которых он является. В работах И. Елисеевой, В Рукавишникова ценности советского человека представляют особый интерес в сравнении с ценностями граждан зарубежных стран и современной российской ситуацией.

Ценности неизбежно изучаются специалистами по политической культуре, менталитету поведению, сознанию, политическому участию, идеологиям как наиболее устойчивые компоненты политической культуры, сознания и мотивы поведения в политике. В этом плане представляют интерес работы таких исследователей как Г. Гозман, А. Панарин, А. Демидов, К. Гаджиев, В. Рукавишников, Э. Халман, П. Эстер Е. Шестопал, Г. Дилигенский, А. Ольшанский, Т. Евгеньева, И. Глебова, К. Гаджиев.

Значителен пласт литературы, посвященной непосредственно методам изучения ценностей личности. Социологические исследования и мониторинги, проводимые на базе различных эмпирических техник и методик, не менее многочисленны. Ведущими исследовательскими центрами публикуются отчеты о проведенных опросах, аналитические записки, статьи и монографии. Наиболее крупные центры знакомят и с методологическими особенностями своих эмпирических исследований. В этой связи интерес представляют работы таких авторов как В. Левашов, Ю. Левада, М. Урнов, В. Касамара, В. Чупров, Ю.Зубок, Р. Мамедов.

Итак, понятие «ценность» находится в самом центре научной дискуссии на протяжении многих десятилетий. Интенсивность научных публикаций свидетельствует о том, что ценностям и их роли придается очень большое значение. Теория ценностей является самостоятельной областью современного научного знания, которая наиболее активно развивалась на протяжении двадцатого столетия усилиями философов, социологов, психологов. Для раскрытия сущности понятия «ценность» необходим экскурс в историю его происхождения.

Первыми к исследованию ценностей обратились представители философии. Специфика философского подхода заключена в том, что при определении ценности акцент делается на неэмпирической системе интерпретации ценности как идеале, к которому устремлена действительность, но никогда ей не тождественна. Истоки подхода к исследованию ценностей как практически недостижимого идеала хорошо просматриваются в трудах таких философов как Платон, Аристотель, Ж. Руссо, А. Мейнонг, Р. Пери, Дж. Дьюи, К. Льюис, Ф. Гегель, В. Виндельбандт, Г. Риккерт, М. Шелер, Н. Гартман, В. Дильтей, О. Шпенглер.

Аксиологический аспект рассмотрения понятия «ценности» представлен уже в философии античности. Так, в учениях Сократа, Платона, Аристотеля[1] и других мыслителей древности ценностная проблематика получает выражение в идее блага как высшей добродетели и высшей ступени в иерархии бытия.

При рассмотрении этических проблем, сосредоточивших свое внимание на различных аспектах соотношения ценностей и целей человека, конфуцианская философия особое внимание уделяла вопросам соотношения внутренних и внешних источников происхождения этических ценностей и норм. Важнейшей этической категорией китайской философии является добродетель («дэ»), понимаемая как наилучший способ существования индивида[2]. Высшая форма мирового социально-этического порядка («дао») образована иерархизированной гармонией всех индивидуальных добродетелей («дэ»). Важнейшими проявлениями дао и дэ на личностном уровне, их «человеческими ипостасями» в конфуцианстве являются «благопристойность» («ли») и «гуманность» («жэнь»), составляющие вместе двуединую ось конфуцианства, вокруг которой концентрируются все его остальные этические категории[3]. Анализ соотношения и взаимодействия внешних социализирующих этико-ритуальных норм поведения, определяемых категорией «ли», и внутренних побуждений и морально-психологических установок человека, охватываемых понятием «жэнь», находится в центре учения Конфуция.

Нормативные принципы «ли», определяемые как благопристойность, этикет, ритуал, церемонии и т.п., представляют собой совокупность детально разработанных правил, обрядов, жестко регламентированных форм поведения, обязательных для тщательного исполнения. По словам И. И. Семененко, в изречениях Конфуция нет ориентации на выработку внутренних критериев человеческого поведения, отличных от принятых норм, однако он переводит традиционные нормы внутрь человека, делая их областью личных, глубоко интимных переживаний[4]. Механизмом внутреннего принятия этических ценностей выступает «гуманность» («жэнь»), которую сам Конфуций определял, с одной стороны, как «любовь к людям», а с другой — как «преодоление себя и возвращение к ритуальной благопристойности»[5]. Понятие «жэнь», по словам И. И. Семененко, означает интериоризацию нравственных ценностей и правил этикета, пре­вращение их во внутреннюю природу, естественную и безотчетную потребность человека. «Жэнь» интерпретируется им как нечто идентичное человеческой воле, как активность человека[6]. Конфуцианская философия, таким образом, в извес­тном смысле предвосхитила понимание диалектического характера процессов становления личности и формирования ее ценностных ориентации, описываемых современной психологией в полярных понятиях, таких как идентификация и интернализация.

В эпоху Средневековья с позиций христианской философии разрабатывается концепция Бога как высшего блага и абсолютной ценности.

Т. Гоббс впервые ставит вопрос о субъективности, относительности ценностей, поскольку «то, что один человек называет мудростью, другой называет страхом; один называет жестокостью, а другой — справедливостью… и т.п.»[7].. По его представлению, ценностные суждения обусловлены человеческими интересами и склонностями и поэтому не могут быть истинными в научном смысле. «Хорошее» и «плохое», по его словам, называется таковым, когда является объектом, соответственно, желания либо отвращения[8]. При этом остается неясным, что же, в свою очередь, определяет это желание. 

В качестве научной основы определения ценностных понятий Т. Гоббс пытается использовать социально-экономические подходы: «…ценность человека, подобно всем другим вещам, есть его цена, то есть она составляет столько, сколько можно дать за пользование его силой, и поэтому является вещью не абсолютной, а зависящей от нужды в нем и оценки другого»[9].

Б. Спиноза еще более критически относится к ценностным понятиям, являющимся, по его словам, лишь «предрассудками», которые только мешают достижению людьми своего счастья. Он полагает очевидным, что «умный человек выберет своей целью свою пользу»[10].

И. Кант связывал понятие ценности со сферой свободы (область нравственности), противостоящей  сфере  необходимости  (природы).  Именно  И.   Кант   задал направление развитию аксиологии (греч. axios - ценность и logos — слово, понятие) на основе понимания ценностей как значимостей,  выступающих ориентирами для должного поведения, то есть этическими нормами. Ценно­сти определяются И. Кантом как «приобретение разумным существом способности ставить любые цели вообще»[11], при этом подчеркивается, что человек — существо двойственное: он одновременно принадлежит миру природы, то есть феноменов, и царству свободы, то есть ноуменов. Кант приписывает разуму большое могущество: человеческий разум может творить свои неприродные за­коны, создавая новые причинно-следственные связи. Исходя из этого положе­ния, человек наделен способностью ставить перед собой цель. «Цель есть такой предмет свободного произвола, представление о котором определяет этот про­извол к поступку, благодаря которому предмет создается»[12]. Если стержень цен­ностей оформляется как цель, согласие, высшая идея, мудрость, то средством достижения этой цели является культура и моральность, что достойно человека.

В качестве определенной научной категории «ценность» входит в оборот относительно недавно. Впервые его употребляет Г. Лотце во второй половине XX века. Г. Лотце вкладывал в этот термин абсолютно конкретный смысл, понимаемый как значимость чего-либо, в отличие от существования[13].

Позднее   неокантианцы   Г.   Риккерт   и   В.   Виндельбанд[14] помещают проблему ценностей в центр своей философии, рассматривая ценности как ее предмет, и которая благодаря этому становится мировоззрением (в их понимании — учением об идеалах человечества, помогающих понять смысл жизни). На этом основании у них строится различение наук о природе, задачей которых является изучение реальности, и наук о культуре, назначением которых является исследование ценностей.

С позиций трансцендентализма понятие «ценности» определяется как рациональность и абстрактность долженствования. Так, С.Л. Франк в рабо­те «Духовные основы общества» представляет ценности как «идею, которая оп­ределяет человеческое поведение в качестве идеала и должного, осуществляемого в общении».  В работе автора подчеркивается, что ценности — это осознанное, характерное для человека и для группы людей представление о желаемом, которое опреде­ляет выбор целей с учетом возможных средств и способов действия[15]. Таким об­разом, ценности, с одной стороны, сфера идеального, определяющая цель, вы­раженную Благом, но, с другой стороны, это ценностно-нормативные понятия, побуждающие человека на действие для воплощения идеала в действитель­ность. При обращении к российской научной мысли к трансценденталистскому типу определений ценностей можно отнести понятие ценности, сформулированное В.В. Ильиным, как «»Самоценное совершенное, принятая как абсолютная фор­ма, единый и единственный идеальный мотив, побуждение, стимул созидатель­ной деятельности, есть ценность»[16].

Н. Гартман также пишет об особом «царстве ценностей», носящих неизменный, вечный, абсолютный характер. «Царство ценностей» находится за пределами как действительности, так и сознания человека. В его представлении сознание определяется двумя сферами: реальной действительностью и идеальным долженствованием. «Детерминациями» сознания человека в этих сферах являются, соответственно, воля и ценности, при этом ценности выступают в качестве ориентира для волевого усилия, а воля — в качестве средства реализации ценностей. Смысл ценностей заключается в согласовании действительности с должным и утверждении того, что является ценным. Ценности, по его словам, являются «творящими принципами реальности» [цит. по 227, 48].

В русской религиозной философии, в частности в работах В. С. Соловьева, Н. А. Бердяева, Н. О. Лосского, идеальный и абсолютный характер сферы ценностей определяется через понятие духовности, имеющей божественное происхождение. Так, у Н. О. Лосского основа ценностей — это «Бог и Царство Божие». Он дает следующее определение абсолютной ценности: «это — Бог как само Добро, абсолютная полнота бытия, сама в себе имеющая смысл, оправдывающий ее, делающий ее предметом одобрения, дающий безусловное право на осуществление и предпочтение чему бы то ни было другому»[17]. Относительно абсолютной ценности все остальные носят производный характер. Н. О. Лосский разделяет производные ценности на по­ложительные (добро) и отрицательные (зло) в зависимости от их направленности к осуществлению абсолютной полноты бытия или к удалению от нее. Полярность ценностей связана также и с полярностью их внешнего выражения «в чувстве удовольствия и страдания». Кроме того, «полярна и реакция воли на ценности, выражающаяся во влечении или отвращении». Однако «возможное отношение ценности к чувству и воле не дает права строить психологическую теорию ценности», так как «ценность есть условие определенных чувств и желаний, а не следствие их»[18].

Г.М. Выжлецов в статье «Ценности россий­ской духовности общения» представил ценности «как переживание людьми во­площения идеалов»[19]. В.Н. Сагатовский в статье «Феномен духовной атмосферы и возрождения России» видит в ценностях символ неопредмечиваемого, осве­щающий духовность, которая, в свою очередь, организует мир деятельности и предметности»[20].

Таким образом, согласно представленным с позиций трансцендентализма определениям ценностей, им присущи опреде­ленные качества: универсальность — как общечеловеческий феномен с отрицанием групповых, классовых и других принадлежностей; фундаментальность, в основе которой  происходит сосредоточение всех нравственных абсолютов, ценностный базис, над которым надстраивается все остальное. То есть ценности как понятие — абсолютны, самодостаточны, автономичны.

Рационально-материалистическое направление в философской мысли отказывается от абсолюти­зации существования общих ценностей, которые выступают как определенные регулятивные принципы человеческого поведения и деятельности. Функцио­нирование ценностей, ценностно-ориентированной деятельности человека, согласно взглядам представителей данной парадигмы, не связано с простым механизмом приспособления взглядов, становлений, моти­ваций к сложившимся в обществе нормам, к выполнению ролевых функций и социаль­ным институтам. Представители данного направления выдвигают на первый план тезис о том, что фиксация только идеальных мотивов выбора ценностей совсем не отвечает на ряд вопросов, в том числе на вопрос, что является связующим звеном между культурными ценностями и человеком, личностью. Не только личный выбор определяет действие личности, но и отношение человека к предметно-вещественному миру, истории и ее смыслу, к существующему об­ществу, его идеалам, традициям.

Началом и связующим звеном всех этих отношений является предметно-практическая деятельность людей, которая осуществляется в разнообразных организационно-коммуникативных формах. «Ценности выражают прежде всего общественно-историческое отношение к значимости всего того, что так или иначе включено в сферу действенно-практических связей системы «человек — окружающий мир»[21]. В ценностях проявляется отношение человека и общества к миру, который удовлетворяет человека, поэтому ценности помогают социализации человека, его самоопределению, включению в конкретно-исторические условия и бытие. A.M. Коршунов в работе «Диалектика субъекта и объекта в познании» интерпретирует ценность как «положительную значимость или функцию тех или иных явлений в системе общественно-исторической деятель­ности человека. Ценностным является все то, что включается в общественный прогресс, служит ему»[22]. Общественные и личные потребности, цели, интересы — это не только отражение общественного бытия людей, но они являются также мотивом его изменения. Потребности составляют тот естественно-исторический базис, на котором возникают ценностные отношения человека к объективной реальности, к своей деятельности и ее результатам. По словам В.Ф. Сержантова, «ценности — есть предмет потребностей человека, таким предметом может быть вещь или идея»[23]. Все эти определения подчеркивают примат конкретной, иррациональной и сверхрациональной жизни над началом чистой идеи. Потребности в чем-либо или нужда в чем-либо есть в жизни чело­века могучая сила. На первый взгляд, кажется, что чем сильнее выражена по­требность, тем активнее будет действовать человек для ее удовлетворения. Но это поверхностное впечатление. Рационально-материалистическая парадигма не учла тот факт, что гораздо глубже потребностей лежат ценности, что харак­тер и способы удовлетворения задаются теми ценностями, которые принадле­жат той или иной культуре.

Итак, рационально-материалистическая парадигма показывает направ­ленность ценностей на формирование определенных социально-целесообразных мотиваций и потребностей деятельности людей и, следова­тельно, акцентируют регулятивное воздействие ценностей.

Марксистский подход к ценностям и ценностным ориентациям основан на понимании зависимости ценностей от исторических условий. В работах классиков марксизма среди основных ценностей названы: образование, труд, культура, мораль, определена высшая ценность – человек.  В послереволюционной России неприятие “буржуазной” теории ценностей распространялось на ценностную проблематику вообще, порождая отрицательное отношение к ней.

В начале 60-х годов разработка проблемы ценностей интенсивно осуществлялась В.П. Тугариновым, О.Г. Дробницким и др. В этот период возникает вопрос о месте самой теории ценностей в философии. В 70-80 годы появляются работы, посвященные обстоятельному анализу различных направлений аксиологии, проблемам теории ценностей, что нашло отражение в теории этики, эстетики,  культуры (С.Ф. Анисимов, В. Брожик, И.В. Бестужев-Лада и др.).

Однако в большинстве научных публикаций проблема ценностей имела весьма слабое отражение. В философии остается открытым вопрос и о месте теории ценностей в целом.

Под влиянием философов к исследованию ценностей приступили социологи, предложившие, в отличие от философов, систему эмпирической интерпретации ценностей. В рамках социологического подхода, ценности представляют собой общие культурные ориентации социума и управляют коллективной жизнью, превращаясь в социальные нормы, которые в свою очередь преобразуются в организационные формы и роли. Своеобразие классических социологических трактовок состоит в том, что ценность интерпретируется с точки зрения ее функциональности в качестве интегратора социума, генерируемого и формируемого в интересах действующей власти.

В работах М. Вебера, У. Томаса и Ф. Знанецкого, Т. Парсонса принятие личностью ценностей общества выступает уже как последовательный процесс. М. Вебер, понимающий под ценностями установки той или иной исторической эпохи, выделяет две стадии формирования «культурно-исторической индивидуальности». Им разделяются субъективная оценка объекта и «отнесение к ценности», которое превращает индивидуальное впечатление в объективное при соотнесении с исторической системой ценностей[24]. У Томаса и Знанецкого ценности носят «ситуативный» характер. Центральное место в их теории занимает понятие «социальная ситуация», включающее как объективно существующие социальные ценности, так и субъективные установки. Формирование системы ценностей личности происходит при «определении ситуации» индивидом посредством их взаимодействия и соперничества[25].

Как указывает Т.Парсонс, общество как социальную систему, можно анализировать, применяя четыре типа независимых переменных: ценности, нормы, коллективы и роли[26]. Ценности занимают ведущее место в том, что касается исполнения социальными системами функции по сохранению и воспроизводству образца, так как они не что иное, как представления о желаемом типе социальной системы, которые регулируют процессы принятия субъектами действия определенных обязательств.

На уровне культуры социальные ценности составляют часть более обширной системы ценностей, ибо оценке подлежат и все иные классы объектов, входящие в систему действия. Ценности также находятся в определенных отношениях с другими компонентами культурной системы – эмпирическим знанием, экспрессивными символами и символическими структурами, образующими ядро религиозных систем.

На уровне культуры в качестве соответствующего аспекта ценностей выступает то, что принято называть моралью. Моральные ценности – не единственный компонент ценностного содержимого культурной системы. Существуют другие, например эстетические, познавательные или собственно религиозные ценности. Культуры дифференцируются не только по линии морали; религия, искусство как область экспрессивной символизации, эмпирическое знание (в конечном итоге наука) тоже становятся независимыми дифференцированными культурными системами. Наличие высокодифференцированной культурной системы со сложной сетью взаимосвязей является отличительной чертой современных, модернизованных обществ.

На Западе положение об общественно-историческом характере ценностей получило дальнейшее развитие в работах классиков социологической традиции, в частности А. Тойнби и П. А. Сорокина, опиравшихся на идеи В. Дильтея о множественности культурно-исторических систем ценностей[27] и типологию «культурных организмов» О. Шпенглера[28]. Так, П.Сорокин видит в ценностях условие социального прогресса. Он указывает, что, будучи лишены всяческих норм и ценностей – научных или философских, религиозных или моральных, или ценностей любого другого рода – и окружены хаосом конфликтующих норм и ценностей, индивиды оказываются без авторитетного руководителя или надиндивидуального правила. В этих условиях они неминуемо стают неустойчивыми. У него нет стандарта, благодаря которому можно понять, насколько последовательны его действия и к чему он стремятся, он становится непоследовательным и неинтегрированным комплексом случайных идей, убеждений, эмоций. Неизбежным следствием этого является рост дезинтеграции и дезорганизации[29]. То есть разрушение системы ценностей приводит к деградации общества.

В отечественной социологии проблема принятия личностью ценностей различных социальных групп также активно разрабатывалась в работах ряда авторов, среди которых можно выделить прежде всего исследования В. Я. Ядова, И. С. Кона, Н. И. Лапина, С. Г. Климовой, В. П. Вардомацкого и др.

Таким образом, особенное значение в контексте формирования духовной парадигмы общественной стабильности принадлежит формированию системы ценностей. При этом роль ценностей заключается в том, что после освоения они становятся стандартом или критерием, определяющем дальнейшую деятельность человека, организации. Ценности определяют не только цели, которые ставит перед собой индивид или организация, но и средства достижения этих целей.

В психологической науке сформировалась социально-психологическая теория ценностей, согласно которой определения ценностей рассматриваются через проявление ценностных отношений в переживани­ях. В переживании подчеркивается близость ценностей к личным актуализированным убеждениям индивида, сильного желания руководствоваться ими в своем соци­альном поведении. Так, А.Н. Леонтьев рассматривает ценности как мир личностных смыслов[30]; В.П. Горяинов представляет ценности как установки, то есть эмо­ционально-оценочные отношения[31]. В частности один из ведущих исследователей понятия ценности в социальной психологии Н.И. Лапин в статье «Ценности, группы интересов и трансформация российского общества» приходит к выводу, что цен­ности формируются на основе интереса, который представляет собой преобра­зование социальных эмоций и ожиданий, чувств неудовлетворенности или со­лидарности[32]. Теоретики отмечают, что хотя ценности влияют на формирование целей и предпочтений деятельности, в побудительных источниках действия присутствует иррациональность. Исследование ценностей в рамках социально-психологического направления выявляет соотнесение ценностных убеждений, верований, внутренних переживаний, актов реального социального поведения, действия, выбора иде­ального конструирования личностных стратегий и социального бытия как естественного, должного, желательного, ориентированного на внутренний идеаль­ный образ ценности. В.Г. Погорецкий в этой связи подразделяет ценности на самодостаточные и инструментальные. Самодостаточные ценности совпадают с традиционным пониманием ценностей, инструментальные служат средством достижения ценностей более высокого порядка (именно в этом смысле ценно­сти являются мотиваторами действия). «Мотив не есть ценность, но факт реф­лексивного переживания мотива в сознании как стремление к самодостаточной ценности может рассматриваться как инструментальная ценность»[33].

Социально-психологические подходы к определению ценностей подчеркивают осмысление их не на рациональной, а на чувственно-иррациональной основе. С. Франк отме­чал, что переживание «приближается к этой явственной и вместе с тем загадоч­ной стороне жизни, в которой внутреннее возбуждение, чувствование или воля как бы раскрывает нам невидимые свойства и области реального»[34].

Таким образом, для психологических подходов фокусом проблематики является то, что ценность встраивается в структуру личности и представляется ментальной конструкцией.

Психологи связывают ценностные ориентации с оценочным отношением личности, рассматривая ценностные ориентации как компонент более сложной структуры отношений личности к условиям ее существования и деятельности (И.В. Дубровина, Б.С. Круглов и др.).

Разрабатывая проблему социальной активности личности, Т.Н.Мальковская рассматривает ценностные ориентации как один из критериев социальной активности. В.Н. Мясищев определяет ценностные ориентации как целостную систему сознательных отношений личности к обществу, группе, труду, к самой себе.

Определяя проблемное поле процесса формирования ценностных ориентаций А.С.Шаров[35] выделяет такое понятие, как «ценностно-смысловая сфера человека», под которым он понимает единое системно-структурное образование, которое включает в себя мотивы, смыслы и ценности. Системообразующим отношением ценностно-смысловой сферы, согласно позиции автора исследования, выступает единица психологического анализа. При этом диалектика ограниченной значимости в процессе регуляции человеком его жизни разрешается формированием мотивов, смыслов и ценностей. Единство между мотивами, смыслами и ценностями определяется тем, что они выполняют детерминирующую и регулирующую функции в жизнедеятельности человека, а различие — контекстом (хронотоп) и преобладающим источником активности. А.С.Шаров указывает, что в системно-структурной организации ценностно-смысловой сферы и регуляции ярко проявляют себя две тенденции — дифференциации и интеграции. Целостная психологическая организация процессов дифференциации и интеграции, которая обеспечивает выполнение тех или иных регулятивных функций, -это и есть психологический механизм изменения ценностно-смысловой сферы.

Важное значение в рамках настоящего исследования имеет вывод А.С.Шарова о том, что система ценностных ориентации как психологический механизм регуляции жизнедеятельности человека имеют иерархическую структуру, включающую в себя три основных вида ценностей (ценности существования, взаимодействия и организации жизни), и формируются в подростковом и юношеском возрастах, а типология психологических механизмов регуляции жизнедеятельности зависит от половозрастных и социально-психологических особенностей[36].

Философское осмысление ценностных ориентаций дало импульс для целого направления педагогических исследований (Т.К. Ахаян, И.С. Марьенко, А.В. Кирьякова и др.). А.В. Кирьякова раскрыла структуру и педагогический механизм ориентации на общечеловеческие ценности. Классификацию ценностей в 60-80 годы разработали такие ученые, как В.А. Караковский, А.В. Кирьякова, Р.Ф. Рогова.

Исследования проблемы ценностей, проводившиеся в нашей стране и за рубежом, показали, что ценностные ориентации являются важнейшими компонентами структуры личности. Наряду с другими социально-психологическими образованиями они выполняют функции регуляторов поведения и проявляются во всех областях человеческой деятельности. Система ценностей отдельной личности или социальной группы зависит от возрастных, половых и психологических особенностей, социального, экономического, политического, профессионального, национального, этнического статуса.

В зарубежной и отечественной науке нет единого представления о сущности ценностных ориентаций. Зарубежные исследователи в большинстве случаев рассматривают ценностные ориентации как установки сознания индивида относительно некоторой социальной ценности (Ф.Знанецкий, М.Рокич, Т.Парсонс, Г.Парсонс, У.Томас и др.).

В отечественной науке выделяется три направления в рассмотрении ценностных ориентаций: как направленность личности на ценности (Б.Г.Ананьев, Л.И.Божович, Е.И.Головаха, А.Г.Ковалев и др.); как высший уровень фиксированных установок личности (А.Г.Здравомыслов, Ш.А.Надирашвили, Д.Н.Узнадзе, В.А.Ядов и др.); как доминирующее отношение к объектам окружающей среды на основе их личностной значимости (А.А.Бодалев, Б.С.Братусь, Е.И.Исаев, Б.Ф.Ломов, В.Н.Мясищев, В.И.Слободчиков и др.).

Так, российский психолог Д.А. Леонтьев понимает под ценностными ориентациями «отражение в сознании человека ценностей, признаваемых им в качестве стратегических жизненных целей и общих мировоззренческих ориентиров»[37]. Немаловажное значение в рамках нашего исследования имеет позиция отечественного социолога  В.А. Ядов. Он рассматривает  ценностные ориентации как «разделяемые личностью социальные ценности, выступающие в качестве целей жизни и основных средств их достижения и приобретающие функцию важнейших регуляторов социального поведения»[38] . При этом источником социальных ценностей ученый считает «идеалы и непреложные нормативные требования, предъявляемые к людям как членам социальных общностей». В своей позиции автор выделяет мотивационную активность личности как движущий фактор, способствующих повышению жизненной активности личности, сосредотачивающий        в себе систему ценностных ориентаций и определяющий содержательную сторону направлений личности и составляющую основу ее мировоззрений. Направленность личности, обусловленная ценностными ориентациями, проявляется в свою очередь непосредственно в деятельности индивида.

А.В. Петровский раскрывает значение термина «ценностные ориентации» не с абстрактно-социальной точки зрения, а с конкретно-личностной (групповой). Более того, в своем определении он опирается не на содержательные аспекты этого сложного феномена, а на функциональные. Ценностные ориентации, по А.В. Петровскому, это «во-первых, политические, моральные, эстетические и другие основания оценок субъектом – индивидом или группой – окружающей действительности и ориентации в ней; во-вторых, «способ дифференциации объектов по их значимости». Соответственно, система ценностных ориентаций, во-первых, «выражает внутреннюю основу отношений субъекта к действительности» и, во-вторых, «образует содержательную сторону направленности личностной или групповой активности»[39].

Обобщив данные подходы, мы можем опираться на следующее определение ценностных ориентаций: представления субъекта о совершенстве в различных сферах общественной и личной жизни, выступающие в качестве политических, моральных, эстетических и других оснований оценок субъектом – индивидом или группой – окружающей действительности и ориентации в ней, а также дифференциации объектов по их значимости. Ценностные ориентации, с одной стороны, выражают внутреннюю основу отношений субъекта к действительности, а с другой, образуют содержательную сторону направленности личностной или групповой активности[40].

В трудах З.В.Сикевич, О.К.Крокинской и Ю.А.Поссель определяется иррациональный уровень ценностных ориентации личности. Данные авторы в работе «Социальное бессознательное» на широком эмпирическом материале показывают существование бессознательного уровня ценностных ориентации, определяющего поведение человека во многих жизненных ситуациях.

В исследовании Д.О.Труфанова, направленного на установление теоретико-методологических принципов постнеклассической социологии в исследовании ценностных ориентаций личности выделяемая система ценностных ориентации представлена как единство рациональных и иррациональных компонентов, осуществляющих регуляцию социального поведения индивида, выявлены их уровни, проявления и возможности исследования.

Природа ценностных ориентации личности  является фокусной проблематикой исследования Л.В.Баевой. Согласно представленной авторской позиции на формирование системы ценностей оказывает непосредственное воздействие, присущие человеку доминирующие инстинкты: самосохранение, размножение, утверждение своего влияния (как вида и как особи). Автор указывает, что «Ценностные отношения, которые формируются исходя из этих неосознанных устремлений, связывают главные приоритеты существования с заботой о жизни, потомстве (детях и семье, будущем поколении), о жилище (Доме бытия), своей этнической и социальной общности, и о том, что способствует укреплению этого. Таким образом, ведущие витальные ценности, и главная среди них ценность Жизни, складываются под влиянием сферы инстинктов».  При этом выделяемым исследователем целевым ценностям сопутствуют ценности-средства, которые, по мнению Л.В. Баевой  обеспечивают или усиливают значение и влияние первых. К таковым согласно авторской позиции следует отнести: здоровье, нестрадание (удовольствие), любовь, родина, собратья и т.д. Нравственные и социальные ценности, закрепляющие значимость другого человека, в свою чередь, противостоят бессознательной сфере инстинктов. Но именно эта сфера, по мнению Л.В.Баевой, оказывается основанием ценности самого себя, снятие которой расценивается как нравственное становление. Немаловажное значение для нашего исследования имеет представленная автором классификация факторов, обуславливающих синтетическую, комплексную сущность ценности как феномена: материального, бессознательного и рационального. Интересен вывод автора о том, что роль каждого из факторов в ценностном отношении каждого субъекта не одинакова и зависит от его биологических и духовных способностей. Поэтому одни и те же материальные условия вызывают различное отношение к ним и формируют совершенно не схожие ценности. Комментируя свою позицию Л.В.Баева пишет: «Если одни субъекты неизбежно будут «следовать за бытием» и его детерминация будет односторонней, то другие могут противостоять бытию и в свою очередь преобразовывать его. Ценности в первом случае окажутся связанными с внешними объектами и благами, а во втором — с внутренними способностями самой личности».

В работе «Потребности. Интересы. Ценности» А.Г. Здравомыслов наде­лил ценности относительной самостоятельностью, считая, что «деятельность, определяемая потребностью, никак не может быть свободной, созидающей но­вые ценности»[41]. Ценностные ориентации являются важнейшими элементами внутренней структуры личности. Совокупности устоявшихся ценностных ори­ентации образуют ось сознания, обеспечивающую устойчивость личности, пре­емственность определенного типа поведения, деятельности, выраженную в на­правленности потребностей и интересов. В силу этого ценностные ориентации выступают важнейшим фактором, обуславливающим мотивацию действий и поступков, личности, и не только личности, но и широких масс, влекущих об­щественную систему к тому или иному будущему.

Важно отметить, что ценностные ориентации подвержены изменениям под влиянием личностного выбора, как и любые другие. Психолог М.С. Яницкий справедливо замечает: «Система ценностей человека изменчива, так как в значительной степени обусловлена как меняющейся социальной средой, так и актуальным уровнем развития личности»[42]. Таким образом, система ценностных ориентаций человека, хоть и является относительно устойчивой, но обладает определенной динамикой.

Многообразие ценностей, существующих в обществе, вызывает необходимость в их определенной классификации.

Следует отметить, что единого подхода к решению этой проблемы в современной аксиологии также нет. Поэтому, обобщая имеющиеся в различных концепциях подходы к этой проблеме, можно провести классификацию ценностей по следующим основаниям: по сферам общественной жизни; по субъектам, или носителям ценностей; по роли ценностей в жизни общества.

В соответствии с основными сферами общественной жизни обычно различают три группы ценностей:

материальные,

социально-политические

духовные.

Материальные ценности — это ценностнозначимые природные объекты и предметы, т. е. средства труда и вещи непосредственного потребления. К природным ценностям относятся естественные блага, заключенные в природных богатствах. А к предметным ценностям — предметы материального мира, созданные в результате человеческого труда, а также предметы культурного наследия прошлого.

Социально-политические ценности — это ценностное значение социальных и политических явлений, событий, политических актов и действий. К социально-политическим ценностям, как правило, относят социальное благо, содержащееся в политических и социальных движениях, а также прогрессивное значение исторических событий, способствующих процветанию общества, укреплению мира и сотрудничества между народами и т. д.

Духовные ценности — это нормативно-оценочная сторона явлений общественного сознания, выраженная в соответствующих формах. Духовными ценностями принято считать ценности науки, морали, искусства, философии, права и т. д.

При всем своем различии материальные, социально-политические и духовные ценности тесно взаимосвязаны, и в каждом из видов имеется аспект другого вида ценностей. Более того, есть ценности, которые можно отнести и к материальным, и к социально-политическим, и к духовным. Это прежде всего ценности, имеющие общечеловеческую значимость. Среди таковых — жизнь, здоровье, свобода и т. п.

Второе основание классификации ценностей — по субъектам. Здесь различают ценности:

индивидуальные,

групповые

общечеловеческие.

Индивидуальная, или личностная, ценность — это ценностная значимость предмета, явления, идеи для конкретного человека. Любая ценность по своей сути индивидуальна, ведь только человек способен оценивать предмет, явление, идею. Личные ценности порождаются потребностями и интересами индивида. Они определяются склонностями, вкусами, привычками, уровнем знаний и другими индивидуальными особенностями людей.

Если же мы говорим о групповых или общечеловеческих ценностях, то этим подчеркиваем, что данный предмет, явление положительно оценивает не один индивид, а некая их совокупность.

Групповые ценности — это ценностная значимость предметов, явлений, идей для какой-либо общности людей (класса, нации, трудового коллектива и пр.). Групповые ценности имеют большое значение для жизнедеятельности того или иного коллектива, сплачивая входящих в него индивидов едиными интересами, ценностными ориентациями.

Общечеловеческие ценности — это ценностная значимость предметов, явлений, идей для мирового сообщества. К общечеловеческим ценностям относятся: во-первых, социально-политические и нравственные принципы, разделяемые большинством населения мирового сообщества. Во-вторых, к таковым относятся общечеловеческие идеалы, общенародные цели и основные средства их достижения (социальная справедливость, человеческое достоинство, гражданский долг и т. п.). К общечеловеческим ценностям относятся также природные ценности и ценности, которые по своей сути и значимости имеют глобальный характер: проблемы сохранения мира, разоружения, международного экономического порядка и др.

С точки зрения той роли, которую ценности играют в жизни общества и человека, их можно разделить на три следующие группы:

1. Ценности, имеющие второстепенное значение для человека и общества. Это те ценности, без которых нормальное функционирование общества и человека не нарушается.

2. Ценности повседневного спроса и повседневного обихода. К этой группе относится большинство как материальных, так и духовных ценностей. Это все то, что необходимо для нормального удовлетворения материальных и духовных потребностей человека, без чего общество не может функционировать и развиваться.

3. Высшие ценности — это предельные по своей значимости ценности, отражающие фундаментальные отношения и потребности людей. Без высших ценностей не только не может состояться личность, но и невозможна нормальная жизнь общества в целом. Существование высших ценностей всегда связано с выходом за рамки частной жизни индивида, они приобщают к тому, что выше его самого, чем определяется его собственная жизнь, с чем неразрывно связана его судьба. Вот почему высшие ценности, как правило, носят общечеловеческий характер.

К высшим ценностям относится часть материальных, духовных и социально-политических ценностей. Это, прежде всего: мир, жизнь человечества; представления о справедливости, свободе, правах и обязанностях людей, дружбе и любви; родственные связи; ценности деятельности (труд, творчество, созидание, познание истины); ценности самосохранения (жизнь, здоровье); ценности самоутверждения, самореализации; ценности, характеризующие выбор личных качеств (честность, храбрость, верность, справедливость, добро) и др.

Классификация ценностей по разным основаниям диалектична, т. е. она не является жесткой и неподвижной. Во-первых, с изменением условий ценности могут переходить из одного вида, из одного ряда значимости в другие. Во-вторых, с развитием общества могут возникать новые ценности, и наоборот, утрачивают значимость или вообще уходят в небытие прежние ценности. В-третьих, ценности находятся в тесной взаимосвязи и взаимодействии друг с другом не только в рамках какого-либо вида, но и между видами, в группах и между группами. Наконец, в каждом из видов ценностей, в свою очередь, следует различать множество разновидностей. Например, в группе духовных ценностей можно четко выделить моральные ценности, эстетические, познавательные (гносеологические) и др.

Среди группы высших ценностей всегда особо выделяют: жизнь как ценность (ценности жизни), здоровье как ценность и свободу как ценность.

Жизнь относится к наивысшим ценностям потому, что вне жизни человека вообще нет и не может быть ценностей. Для индивида жизнь выступает как самая высокая ценность, благо безотносительно к чему бы то ни было. В свою очередь, ценность жизни является своеобразным фундаментом и вершиной для всех других ценностей. В зависимости от понимания ценности жизни будут формироваться также отношения между людьми и общества к человеку.

Если в первом случае ценность жизни рассматривается в индивидуальном аспекте, то во втором — в социальном аспекте, т. е. здесь значимость жизни определяется не для самого индивида, а для общества.

Вопрос о том, является ли сам человек ценностью, имеет две стороны: 1) в чем для него состоит ценность другого человека и человека вообще? 2) в чем ценность его собственной жизни? Ответ на эти вопросы не может быть однозначным. Дело в том, что интерес индивида к другим людям зависит не только от того, каковы люди, но и того, каков он сам. К этому следует добавить, что постановка вопроса о ценности человеческой жизни и самого человека находится в прямой зависимости от исторических условий. Например, в Средние века убийство феодалом своего крепостного не считалось грехом и не каралось. В настоящее же время право на жизнь признано за каждым, и нет страны, в которой бы убийство не каралось так или иначе. Итак, человек — это особая, абсолютная ценность. С его интересами соотносятся все иные ценности.

Здоровье — естественная, абсолютная и непреходящая ценность, занимающая одну из верхних ступеней в иерархической лестнице ценностей. От степени обладания здоровьем зависит уровень удовлетворения практически всех потребностей человека. Потребность в здоровье имеет всеобщий характер, она присуща как отдельным индивидам, так и обществу в целом. В силу этого различают индивидуальное (личное) здоровье и общественное здоровье, или здоровье населения.

Состояние здоровья сказывается на всех сферах жизни человека и общества. Так, полнота и интенсивность жизни конкретного человека находятся в непосредственной зависимости от уровня его здоровья, его «качественных» характеристик. В свою очередь, здоровье населения оказывает большое влияние на качество трудовых ресурсов, производительность общественного труда и тем самым на динамику экономического развития общества.

Большое значение для человека имеет свобода как ценность. Философское понимание этой категории можно выразить в следующем определении: свобода — это способность человека действовать в соответствии со своими интересами и целями, опираясь на познание объективной необходимости.

Свобода всегда и всюду остается величайшей ценностью. Как и в других случаях, свобода становится ценностью, если человек ее осознает. Там, где нет осознания ценности свободы, осознания себя как равного с другими людьми, там нет ни подлинной самооценки, ни человеческого достоинства. Понимание своей несвободы и осознание ценности свободы наиболее полно проявляется в период резких социальных трансформаций.

Свобода — право всех людей в равной мере пользоваться достижениями цивилизации и распоряжаться плодами своего труда и своей судьбой. Свобода есть выбор. И как каждый выбор, осуществляемый сознательно, она связана для личности с предпочтением одной из альтернативных возможностей и отказом от другой. А чтобы выбор не становился ограничителем последующей деятельности личности, она должна руководствоваться важным правилом: всякий раз, делая выбор, следует стремиться к тому, чтобы перспектива последующих выборов не снижалась, а расширялась, позволяя человеку выявлять свои новые профессиональные, нравственные и интеллектуальные потенции.

Осмысленные ценности становятся ценностными ориентациями личности.

Наиболее общих, базовых ценностей, составляющих основание ценност­ного сознания людей, относительно немного. Они формируются в период пер­вичной социализации индивида и остаются достаточно стабильными. Измене­ния затрагивают не столько состав, сколько структуру ценностей, то есть их иерархическое соотношение друг с другом в индивидуальном, групповом, об­щественном сознании: одни ценности получают более высокий статус или ранг, другие становятся менее значимыми.

Другим социокультурным основанием типологии ценностей является их соотнесение с тем или иным типом цивилизации. Под этим утлом зрения раз­личаются: традиционные ценности, ориентированные на сохранение и воспро­изводство давно сложившихся целей и норм жизни; современные ценности, ориентированные на инновации и прогресс в достижении рациональных целей; общечеловеческие ценности, в равной мере свойственные традиционным и со­временным обществам.

Еще одним основанием типологии ценностей может служить их отнесе­ние к соответствующим потребностям индивидов: витальным (простейшим по­требностям); интеракционистским — более сложным потребностям в общении, взаимодействии с другими людьми; социализационным — сложным потребно­стям в усвоении ценностей, норм, образцов поведения; смысложизненным -высшим по сложности и функциям потребностям в наполнении своей деятель­ности общим смыслом.

На наш взгляд, ценностное ядро можно охарактеризовать как домини­рующую в общественном сознании группу ценностей, которые интегрируют социальную общность в целое. К ним относятся ценности, одобряемые более чем половины профессиональной группы. Структурный резерв находится между доминирова­нием и оппозицией. Здесь наиболее интенсивно проявляются ценностные кон­фликты между индивидами и социально-профессиональными группами, внутриличностные кон­фликты, так как особенностью человеческого сознания является то, что в нем могут существовать и уживаться несколько противоположных ценностей.

При этом проведенный теоретико-методологический анализ сложившихся концептуальных подходов позволяет сделать вывод о том, что по-прежнему остается неопределенным процесс формирования профессиональных ценностных ориентаций, ценностного отношения профессиональных групп. Требуется разработка методов согласования личностных и профессиональных ценностей личности.

Вместе с тем, на основе проведенного анализа теоретико-методологических подходов и концептуальных взглядов мы можем сделать вывод о том, что ценности это социальный феномен, существующий в диалектическом отношении субъект — объект, который является важным связующим звеном между личностью, ее внутренним миром и окружающей действительностью.

Ценности, принимаемые личностью за основополагающие координаторы деятельности, носят двойственный характер, они социальны, поскольку исторически обусловлены и индивидуальны, поскольку в них сосредоточен опыт конкретного субъекта. Ценности определяются как некое данное, имеющее эмпирическое содержание, доступное членам какой-то социальной группы или общества в целом, значение, соотносимое с чем-то, являющимся объектом деятельности. Ценности конкретной личности формируются под влиянием социальной среды, особенностей тех социально-профессиональных групп, в которые она входит. Индивидуальные ценности являются важнейшим компонентом структуры личности, они выполняют функции регуляторов поведения и проявляются во всех областях человеческой деятельности.

В зависимости от задач и целей, которым служит та или иная ценность, они делятся на две основные группы: ценности-цели (терминальные ценности) и ценности-средства (инструментальные ценности). Терминальные ценности являются важнейшими, это основные цели человека, они отражают долговременную жизненную перспективу, то, что он ценит сейчас и к чему стремится в будущем, они определяют смысл жизни человека, указывают, что для него особенно важно, значимо, ценно. Инструментальные ценности выступают стандартами при выборе определенного типа поведения или действий.

Социально-психологической основой ценностно-смысловых ориентаций личности является многообразная структура потребностей, мотивов, интересов, целей, идеалов, убеждений, мировоззрения, участвующих в создании направленности личности, выражающих социально детерминированные отношения личности к действительности.

По мнению большинства авторов, ценностно-смысловые ориентации, определяя центральную позицию личности, оказывают влияние на направленность и содержание социальной активности, общий подход к окружающему миру и самому себе, придают смысл и направление деятельности личности, определяют его поведение и поступки. Человек стремиться обрести смысл и ощущает фрустрацию или экзистенциальный вакуум, если это стремление остается нереализованным.

Ценностно-смысловые ориентации личности формируются и развиваются в процессе социализации. На различных этапах социализации их развитие неоднозначно и определяется факторами семейного и институциализированного воспитания и обучения, профессиональной деятельностью, общественно-историческими условиями и в случае аномального развития личности таким фактором может выступать психотерапия (целенаправленное психологическое воздействие).

Основополагающими механизмами формирования и развития ценностно-смысловых ориентаций выступают на основе специфики протекания психических процессов и, прежде всего мышления, памяти, эмоций и воли, существующие в форме интериоризации, идентификации и интернализации социальных ценностей.

В структуре ценностных ориентаций выделяют три подсистемы:

1) когнитивную — ценностные представления человека (знания о предметах, явлениях, процессах, мировоззрение, представление о своей жизни);

2) эмоциональную — относительно устойчивые чувства человека, к объектам, выражающиеся в эмоциональной оценке (эмоционально-ценностные отношения к миру, своим связям, чувствам);

3) деятельностную — предрасположенность к тому или иному типу социального поведения; общая направленность деятельности человека относительно объектов и явлений социальной значимости, путь достижения жизненных планов.

Таким образом, проведенный теоретико-методологический анашлиз позволяет сделать следующие выводы.

Ценности — это определенная нормативная категория, объемлющая все то, что может быть целью, идеалом, предметом влечения, стремления, интереса. Основными понятиями и категориями этой теории являются: благо, достоинство, значение, оценка, польза, победа, смысл жизни, счастье, уважение и т. д.

Ценности занимают важнейшее место в жизни человека и общества, но не сами по себе, а лишь на фоне сложившейся системы ценностных ориентации.

Все многообразие ценностей можно классифицировать по трем основаниям: по сферам общественной жизни, по субъектам, по роли в жизни общества. В соответствии с основными сферами общественной жизни различают три группы ценностей: материальные, социально-политические и духовные.

По субъектам различают ценности: индивидуальные, групповые и общечеловеческие.

С точки зрения той роли, которую ценности играют в жизни общества и человека, их можно разделить на три следующие группы: ценности, имеющие второстепенное значение для человека и общества, ценности повседневного спроса и повседневного обихода и высшие ценности.

Наивысшими ценностями для человека являются: жизнь как ценность, здоровье как ценность и свобода как ценность.

Вместе с тем, на основе проведенного анализа мы можем выделить жизненные и нравственно-правовые ценностные ориентации как основополагающие составляющие системы ценностных ориентаций личности. В систему жизненных ценностных ориентаций включаются семейные, социально-групповые, деятельностные, которые имеют как внешнее, так и внутреннее содержание. Сформированность жизненных ценностных ориентаций выражается через отношение к собственному телу; к группе близких людей; к окружающим предметам (в том числе личным); к семейным (групповым) традициям и правилам; к обязанностям в семье, к профессиональной группе. Внутреннее содержание реализуется через осознание и переживание собственной успешности (опосредованной оценками окружающих); осознание достижения цели; самопринятие.

Нравственно-правовые ценностные ориентации представляют собой систему отношений к окружающему миру, к себе и людям; к деятельности, к правовым нормам. Осознание, переживание, реализация, закрепление нравственно-правовой ценностной ориентации в направленность личности способствует переходу ее в статус качества личности.

Жизненные ценностные ориентации по отношению к нравственно-правовым являются основополагающими; базовыми. Рассогласование информационной модели жизненных ценностей, принимаемой личностью в процессе профессиональной деятельности, с реализацией ценностной ориентации в поведении непременно приводит к отклонению от нормы, общественной установки и образца.