Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:
мировоззрение, сознание, восприятие.
Аннотация:Культура сегодня находится в состоянии трансформации. Некоторые называют это «межцивилизационный период, некоторые –«интеграцией в мировое сообщество». Однако очевидно, что старые ценности, нормы поведения, представления не соответствуют реалиям сегодняшнего дня. Бытие уже изменилось, сознание еще нет. Это ситуация потери четких жизненных ориентиров. Зачастую действительность требует от человека формирования своей собственной, независимой позиции. Люди перестают понимать друг друга, да часто и самих себя, наступает эпоха «экзистенциального одиночества».
Текст статьи:
Как отмечает Г. П. Худякова: «…сегодня сама жизнь пошатнула веру в единственно верное, научное мировоззрение, а вместе с тем и веру в мировоззрение вообще. «Из мировоззрения денег не выколотишь» — такова сегодня обыденная точка зрения на мировоззрение. И на смену единому научному мировоззрению в обществе явился мировоззренческий нигилизм»1.
Ни в коем случае не замахиваясь на масштаб вопросов, занимавших великого философа, осмелимся перенять подход. «…Есть ли у нас сегодня ответ на вопрос о том, что мы собственно имеем в виду под словом «сущее»? Никоим образом. И значит вопрос о смысле «бытия» надо поставить заново. Находимся ли мы сегодня хотя бы в замешательстве от того, что не понимаем выражение «бытие»? Никоим образом. И значит надо тогда прежде всего сначала опять пробудить внимание к смыслу этого вопроса…» 2.
Современная философия рассматривает мировоззрение как общее интегральное качество всех форм общественного сознания, основанное на понятийно-концептуальном аспекте,который в свою очередь принято называть «картиной мира». При этом субъективная, личностная компонента в мировоззрении, как правило, недооценивается, ей отводится второстепенная, подчиненная роль.
В настоящей работе предпринимается попытка осмыслить термин «мировоззрение» в его субъективной компоненте, на уровне социально-психологического отражения действительности, выражающейся в категориях ценности и смысла. Изучение личностной грани мировоззрения становится возможным через фиксацию его преломлений в познавательном феномене. А именно, через исследование различия между знанием и пониманием, смыслом и значением.
Гипотезой исследования является предположение о том, что мировоззрение тесно связано с процессом познания и влияет на него, что отражается в понятии ценность и смысл. На сегодняшний день в исследовании наиболее проработан аспект мышления, а также значения, смысла, образа и понимания.
Как формируется образ, что лежит у его истоков? У истоков образа лежит деятельность, которая служит стержнем, придающим целостный и системный характер образу, Образу Мира в целом. По А. Н. Леонтьеву, образ — это «кусочек», «момент» объективного мира, он не субъективен в том смысле, что «включение организмов (системы функций их органов) в предметный мир (в систему дискретных вещей) приводит к тому, что теперь эта система (функций организма) наделяется отличным от них содержанием (а именно принадлежащим самому предметному миру, системе его вещей). В этом смысле образ не «субъективен». Он — явление предмета»3. Он формируется в деятельности, на основе предварительной гипотезы, представления, и основная его суть, ядро берется из контекста. Не существует отдельного образа, образ — это элемент целостного контекста, элемент образа мира, он — явление осмысленное и входит в «смысловое поле», в систему значений. Но эта осмысленность, значение образа не имманентны самому образу, они отражают, объективную реальность, идеализированную в системе значений. Именно значение образа выступает, по А. Н. Леонтьеву, в качестве 5-го «квазиизмерения» — образа мира.
Кроме того, многиепсихологи, исследующие проблему взаимосвязи речи и предметного образа, отмечают наличие двусторонней связи между образом и речью (Б. Г. Ананьев, Л. С. Выготский, С. Л. Рубинштейн, П. П. Блонский, А. Н. Леонтьев и др.). Л. С. Выготский писал, что всякое слово имеет первоначальное чувственное представление, или образ, и рост словаря ребенка прямо связан с образованием многочисленных и многообразных связей между образами предметов (объектов, ситуаций) и словами, их обозначающими.
Исследования А. Р. Лурии, Б. Г. Ананьева, Г. Л. Розенгарт-Пупко и др. также показали, что на ранних этапах формирования речи значительная роль принадлежит образу и процессам предметного восприятия. У взрослого человека взаимосвязь речи и образов-представлений также имеет место, хотя и не в столь яркой форме. С. Л. Рубинштейн считал, что слово является отражением предмета и их связь опосредована либо через обобщенное содержание слова, через понятие, либо через образ. Известны работы, в которых указывается на значительную роль образов в понимании иностранной речи. Так, в работе М. Г. Каспаровой была экспериментально показана значительная роль предметных образов в понимании речи — недостаточность визуализации речи, т. е. возникновения нужных образов-представлений, ведет к дефициту понимания речи. Н. И. Жинкин считает, что понимание речи представляет собой перевод с «натурального языка» на язык образов. Проблема участия предметных образов в структуре и функционировании высших форм познавательной деятельности изучалась многими известными психологами (Б. Г. Ананьев, Л. С. Выготский, Е. И. Игнатьев, А. Н. Леонтьев и др.).
Ряд зарубежных и отечественных исследователей рассматривают образыпредставления как весьма значительный компонент всех высших психических процессов (Дж. С. Брунер, А. Р. Лурия, С. Д. Смирнов, Л. С. Цветкова).
Во всех этих исследованиях говорится о необходимости сохранности предметных образов для формирования полноценной речи и нормального ее функционирования, отмечается тесная связь слова с чувственной основой, утрата которой ведет либо к утере слова, либо к искажению понимания его смысла и значения. Все это нарушает коммуникативную, номинативную, индикативную функции речи. Особое место отводится исследованию связи образа с одной из речевых функций — номинативной, в основе которой лежит предметная отнесенность слова. Так, С. Л. Рубинштейн писал, что слово, выполняя функцию обозначения и наименования, является специфическим единством чувственного и смыслового содержания. Слово внутренне связано с предметом общностью содержания. Эта связь опосредована понятием или образом. Называние предмета является одним из сложнейших процессов речи.
Л. С. Выготский писал, что номинативная функция не есть семасиологическая, осмысляющая. «Слово здесь выполняет функцию номинативную, указывающую. Оно указывает на вещь. Другими словами, слово является здесь не знаком некоторого смысла, с которым оно связано в акте мышления, а знаком чувственно данной вещи»4.
В ряде психологических исследований процесс называния предмета связывается с процессом узнавания (опознания), основной составляющей которого является перцептивный образ. Так, И. М. Сеченов писал, что узнавание идет по ряду признаков предмета (объекта, явления), по тем из них, которые уже обособились в примету. Та же мысль высказывается и в современных отечественных и американских исследованиях.
Интересные особенности процесса понимания информации проявляются в ряде психиатрических исследований. «Так, один из наших больных с комплексной сенсорной афазией фразу из букваря Нина мыла раму читал как «Девочка моет окно» или фразу Аня и Саша вымыли руки и пьют чай читал как «Дети моют руки и едят кашу». Мы видим, что смысл передан правильно, но не точно переданы конкретные значения. Слова, несущие конкретные значения — Нина, Аня и Саша, замещены обобщенными словами девочка и дети, правильно отражающими категорию понятий. Можно сказать, что мысль понята, поскольку она есть оперирование с субъективным кодом смыслов, но она не получила точного выражения в речи» 5.
Такая форма понимания смысла выражена только благодаря тому, что, как писал Л. С. Выготский, «…смысл так же может быть отделен от выражающего его слова, как легко может быть фиксирован в каком-либо другом слове»6.
Смысл слова связан с целой фразой, поэтому одно слово может легко заменяться другим: отделяясь от слова, смысл тем самым сохраняется.
Между смыслом и словом существуют гораздо более независимые отношения,
чем между словом и значением. То же самое наблюдалось у больных с поражением теменно-затылочных отделов мозга и при решении арифметических задач, и в работе с литературным текстом. Эти больные, как правило, улавливали или непосредственно схватывали общий смысл условия задачи и проблему при одновременно грубом нарушении понимания конкретных значений фраз и неполном понимании той информации, которая стоит за ними. Эти факты подтверждают и то положение, что мысль не состоит из отдельных слов, а представляет собой нечто целое, некое симультанное образование. Больные с теменно-затылочными поражениями мозга схватывают общий смысл и мысль, содержащуюся в тексте. Весьма привлекательной для интерпретации этих нейропсихологических фактов является положение, выдвинутое известным психологом О. К. Тихомировым (совместно с его учениками и сотрудниками), о новых формах неосознаваемого психического отражения и новых структурных единицах деятельности, одной из которых являются невербализованные смыслы, имеющие регулирующую функцию: сокращение поиска, регулирование процессов отражения существенных свойств и отношений, превращение поиска в цель. Он считает также, «что ориентировочно-исследовательская деятельность формирует неосознаваемые психические отражения, т. е. невербализованные смыслы либо условий задачи, либо целых групп ситуаций. Примеры чтения больными текстов с передачей их смыслов, но не точного значения могут быть объяснены с этих позиций: вербализованное отражение (в нашем случае — чтение, пересказ условия задачи и др.) как обобщение невербализованных отношений»7, формирование которых обычно предшествует их вербализации, или «означению смыслов» (по Л. С. Выготскому).
Говоря о мышлении «вообще» необходимо отметить тот факт, что когда человек думает, далеко не всегда он при этом мыслит. В этой связи интересна позиция ученых-естественников, С. Савельев отмечает: «Для нас мышление — это сугубо материальный процесс, который происходит внутри мозга. В его основе лежит довольно специфическая материальная активность мозга. Хочу обратить внимание на то, что наша нервная система занимает всего одну пятидесятую массы тела, то есть около двух процентов. Но при этом потребляет, даже если вы просто лежите на диване и специально ни о чем не думаете, до десяти процентов энергии, потребляемой организмом. А если человек, не дай бог, задумается о чем-нибудь, то есть вытащит изо рта бутерброд и начнет напряженно думать, то в этот момент энергорасходы повышаются до четверти от всего того, что мы съели и выпили, и до трети всего кислорода, необходимого организму. Это огромная величина, потому что не все, что мы съели и выпили, потребляется организмом: еще четверть всего съеденного из него выводится… Отсюда следствие: наш организм категорически сопротивляется тому, чтобы мыслить, стараясь избежать потерь энергии. Тогда для чего же человеку нужен такой большой мозг, если мыслить не очень выгодно? И почему в ходе эволюции вообще возник такой орган?» 8
Также необходимо отметить влияние на процесс восприятия так называемого «предпонимания» (наших ожиданий относительно объекта). «Для материалиста-диалектика все философские категории суть отвлечения от реальных связей объективной действительности. Для Канта дело обстоит иначе: мы ничего не можем представить себе связанным в объекте, чего прежде не связывали сами. Есть и более решительное, открыто идеалистическое заявление: «…рассудок не черпает свои законы (a priori) из природы, а предписывает их ей». Фраза Канта нуждается в комментариях. За этим решительным положением скрывается идея активности сознания. Именно в ней философ видел свою основную заслугу».9
Это можно проиллюстрировать известным примером – человек дольше всего не может найти то, что расположено у него «под носом» именно потому, что считает – там ничего нет. «Это совершенно определенно, что не все, входящее в наши умы, вступает дальше в сознание. Слишком не подходящее нашему настроению теряется – то ли в ушах, то ли после ушей, но теряется…»10
С другой стороны, попробуйте прочитать нижеприведенный текст: «По релульаттам илссеовадний одонго анлигйсокго унвиертисета, не имеемт занчнеия, вкокам пряокде рсапожолена бкувы в солве. Галвоне, чотбы
преавя и пслоендяя бквуы блыи на мсете. Осатьлыне бкувы мгоут селдовтаь в
плоонм бсепордяке, все-рвано ткест чтаитсея без побрелм. Пичрионй эгото
ялвятеся то, что мы не чиатем кдаужю бкуву по отдльенотси, а все солво
цликеом.». Как правило, чтение никаких затруднений не вызывает.
В «Критике чистого разума» (и в других работах Канта) мы не встретим термина «бессознательное». Тем не менее идея бессознательного как активного, творческого начала выражена недвусмысленно. Кант говорит о спонтанности мышления. «Рассудок благодаря продуктивному воображению сам спонтанно, т.е. стихийно, помимо сознательного контроля, создает свои понятия. «…Способность воображения есть спонтанность…» — такова одна из центральных идей «Критики чистого разума». Черновая запись Канта поясняет ее: «Рассудок больше всего действует в темноте… Темные представления выразительнее ясных. Мораль. Только внести в них ценность. Акушерка мыслей. Все акты рассудка и разума могут происходить в темноте». «Темнота» мысли – бессознательное»11.
Собрать воедино представленные факты и подходы можно в рамках гипотезы о том, что сознание является не мышлением, а лишь отражением процесса мышления.
Как отмечает М. Ю. Бакулин: «Вглядываясь в это пере-воз-вращение философии, П. Рикер потратил 30 лет, чтобы показать временный и текстуальный парадокс философии: либо мыслю, либо думаю, что мыслю.
Сознание-то появляется только когда все уже произошло, все уже случилось. Оно плетется за историей и не может ее догнать. Воспринимать, осознавать я могу только задним числом. Не осознание, амысль равна бытию. Не моя мысль,
а сама мысль»12.
Или, по словам Г. Гадамера: «В философии вопрос ставится так: можно ли от тематизируемого наукой знания вернуться назад, и в каком смысле, и каким образом это возможно? То, что каждый из нас в своем практическом жизненном опыте постоянно осуществляет это возвращение, не требуется подчеркивать. Всегда есть надежда, что другой человек поймет то, что ты считаешь истинным, даже если ты не можешь этого доказать. Более того, не всегда доказательство можно рассматривать как подходящий путь для того, чтобы привести другого к пониманию. Мы то и дело переходим границу объективируемости, с которой по своей логической форме связано высказывание. Мы постоянно живем в формах сообщения того, что не объективируемо, в формах, подготовленных для нас языком, в том числе языком поэтов»13.
Мы предполагаем, что подлинное мышление, мышление, обладающее творческой способностью, осуществляется во «мраке» сознания на собственном, индивидуальном «языке» для каждого человека. А затем, результаты данного процесса отражаются в рассудке в форме мыслей. При этом необходимо подчеркнуть, что, как уже упоминалось выше, человеческий организм всячески сопротивляется мышлению, поскольку это очень энергозатратный процесс. С другой стороны, возможна механическая рассудочная деятельность, которую мы отделяем от «мышления» поскольку первая не способна ни к творчеству, ни к синтезу, выходящему за рамки формализма.
Иллюстрацией данного тезиса может служить феномен, так называемых, «детей-маугли», т. е. детей, воспитанных животными. Установлено, что если до 3 лет ребенок не находился в обществе людей и не научился говорить, он не заговорит уже никогда, равно как не научится читать и писать. При этом данные дети вполне социализированы, способны на привязанность, чувства. Более того, они способны сформировать огромный словарный запас, используемый для называния предметов. Известный случай с девочкой Дженни в США (выросла в собачьей конуре вместе с собаками) – ее словарный запас составлял около 3000
слов (уровень американца, окончившего среднюю школу), однако дальше называния предметов она не могла продвинуться, то есть не могла построить простейшую фразу. А способности запоминать слова для называния предметов обнаруживают даже шимпанзе (правда их возможности гораздо скромнее), т. е. данная черта не является специфически человеческой.
На наш взгляд, в возрасте до 3 лет у детей формируется механизм отражения глубинных процессов, происходящих в человеческом разуме, который при нормальных условиях проявляется в сознании (в терминологии психоанализа его можно обозначить как «Эго») и речи. Если момент упущен, то отражение начинает осуществляться у детей не в словах, а в чем-то другом (звуках, цветах, образах, но не в словах) – в чем именно – это отдельная очень интересная проблема. Поэтому ребенок не в состоянии далее овладеть человеческой речью, так как его сознание основано на другом механизме, а переводчик-транслятор отсутствует.
Таким образом, мы приходим к выводу, что человека делает человеком иррациональная внутриличностная компонента. С другой стороны, общество и интерсубъективность существуют. Что же связывает эти два мира? Мы полагаем, что таким связующим звеном, границей между нонсенсом и смыслом является мировоззрение, которое невозможно редуцировать только к рациональному аспекту, актуализирующемуся в концепте «картины мира». В мировоззрение неизбежно входит и субъективный, личностный компонент, реализуемый через единичные акты «всмысливания», «обретения смысла». В этой перспективе, последствия мировоззренческого нигилизма (потеря социумом смысловой связности), неизбежно приведут к «стиранию» личности, сближению «личности и машины» и, в конечном итоге, к культурному коллапсу.
Оглянувшись вокруг, нетрудно заметить, что процесс «обезличивания» человека идет полным ходом, а значит, вопрос о мировоззрении становится все более актуальным.
Литература
1. Архангельская Н., Механик А. «Озадаченная сороконожка» — «Эксперт»,
№33, 2005 г.
2. Бакулин М. Ю. «Благочестие философа», Круглый стол «Философия
образования» ТюмГУ, 2005 г.
3. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т.- М., 1982.— т. 2.
4. Гадамер Г. «Что есть истина?», М: Просвещение, 1971.
5. Гулыга А. «Немецкая классическая философия»; М.: Рольф, 2001.
6. Леонтьев А. Н. К психологии образа // Вестник МГУ.— Серия 14.
Психология.— 1986.—№ З.
7. Солженицын А.И. «Архипелаг ГУЛАГ», т.1.
8. Тихомиров О. К. «Психология мышления», М., 1984.
9. Хайдеггер М. «Бытие и время»; Харьков: «Фолио», 2003.
10.Худякова Г. П. «Мировоззренческий рационализм и мировоззренческий
нигилизм»; Тюмень: ТюмГНГУ, 1999.
11.Цветкова Л. С. «Мозг и интеллект», М: Просвещение, 1995 г.