ПРОТИВОРЕЧИЯ СВОБОДЫ В КУЛЬТУРЕ

Автор(ы) статьи: Каримов А.В.
Раздел: ТЕОРИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

свобода, свобода воли, детерминизм, самодетерминация, культура.

Аннотация:

В статье рассматривается проблема противоречивого бытия свободы в культуре. Исследуются главные направления анализа свободы сквозь призму культуры.

Текст статьи:

Приоритетным направлением изучения  свободы является в настоящее время рассмотрение свободы в культуре. Культура образует мир ценностей, ценности же конституируют культуру. Мировоззренческие абсолюты занимают ведущее место в архитектонике культуры, потому что без базовых основоположений не могут существовать и другие ценности. Одним из таких мировоззренческих абсолютов и является свобода.

В сфере культуры свобода занимает особое место, которое определяется спецификой ценностного отношения к действительности. Свобода всегда ценность, всегда проявляется в реляционном взаимодействии человека с миром как природных объектов, так и миром идеального. Среди других ценностей культуры свобода выделяется своей принципиальной несводимостью к исключительно природной закономерности, своей противоположностью обыденности и рутине.

Вместе с тем, свобода не противостоит культурной традиции как таковой. Любая традиция несет в себе импульс изначально заложенной в ней свободы. В дальнейшем свобода претерпевает ряд трансформаций в ходе развития традиции, часто теряет свой изначальный посыл, заданный творцами этих правил поведения. Поэтому люди вновь стремятся к изменению заданных жестких рамок, творят новую реальность, вызывая, тем самым, к жизни новый рисунок общественного развития.

Неустранимость свободы из жизни человечества, однако, не является общепризнанной. Главным аргументом против атрибутивности свободы по отношению к культуре чаще всего называют признание всеобщей детерминации культурных событий природными процессами (а часто и экономикой, как в концепциях классического марксизма).

Следует заметить, что признание ведущей роли материальной стороны жизни общества в развитии культуры еще не обязательно отрицает свободу. Трудность в разрешении данного вопроса во многом терминологическая. С одной стороны, можно отождествлять свободу с полной недетерминированностью. Тогда окажется, что традиционный научный подход противоречит представлениям о существовании какой бы то ни было свободы. Ведь практически вся наука базируется на детерминизме.

Здесь следует указать на еще один интересный момент. Дело в том, что и трактовка понятия «детерминизм» тоже неоднозначна. Часто детерминизмом называют механистический его вариант, «лапласовский детерминизм». О других вариантах детерминизма как бы забывают. Отождествив лапласовский детерминизм с детерминизмом вообще, находят критические аргументы против данного вида детерминизма и объявляют о неоправданности детерминизма вообще. Тогда как вероятностный детерминизм, отнюдь не тождественный лапласовскому, основательной критике в современных исследованиях не подвергается. Дело в том, что как раз вероятностный детерминизм иногда называют индетерминизмом, тогда как на самом деле данные установки представляют собой противоположные подходы к анализу окружающего мира.

Индетерминизм утверждает наличие возможности событий без лежащих в их основе причин. Абсолютизируется случайность. Утверждается, что в принципе невозможно определять причину явлений. Последовательно проведенный такой принцип весьма трудно поддается критике, существуя как бы сам в себе. Однако на наш взгляд, очевидна его бесперспективность для научного познания в целом, в том числе и для познания культурных явлений.

Отказ от поиска причин противоречит всему строю научного мышления, превращает науку в простое описание фактов. В этом плане не стоит преувеличивать противоположность наук о природе и наук о культуре. Культура тоже является системным образованием, тоже имеет свои закономерности развития. То, что эти закономерности не всегда видны поверхностному наблюдателю, еще не отменяет наличия самих этих закономерностей. Отрицание причинности в сфере культуры приводит к теоретико-методологическому хаосу в культурологических исследованиях, претендующих на какую-либо степень теоретического обобщения.

Но не ущемляет ли признание всеобщности принципа детерминизма всеобщность принципа свободы? Ведь культура нередко рассматривается именно как принципиально недетерминируемая сфера. По нашему мнению, свобода не страдает от утверждения всеобщности детерминизма. Разрешая терминологические проблемы, следует признать свободу одной из форм детерминируемого действия. Тогда свобода не будет уже абсолютной случайностью и может подлежать научному изучению. Даже признавая, например, материальное производство ведущей стороной в развитии всех общественных форм, мы еще не отрицаем свободу. Просто свобода приобретает несколько другой вид, чем в концепциях индетерминизма.

Другой вопрос заключается в том, действительно ли культура детерминируется материальной сферой жизни общества. Представляется, что ответить на этот вопрос однозначно невозможно. Вряд ли после разработки марксистского учения об обществе возможно отрицать влияние экономических факторов на культурное развитие. Да и немарксистская современная экономическая западная мысль постоянно говорит о приоритете экономики в общественном развитии. Утверждения же о влиянии на культуру географических условий, климата, почвы и водоснабжения были сделаны еще в эпоху античности.

Однако попытки объяснить многообразие культурных явлений экономическим фактором или природными условиями еще ни разу не приводили к успеху. Дело в том, что влияние данных факторов определяет лишь основные тенденции развития культуры, да и то не всегда. Культура имеет свои собственные механизмы функционирования и развития, которые и играют определяющую роль в ее динамике. В этом смысле, фактор свободы человека, которая, безусловно, более значительна, чем зачатки свободы в природе, проявляется в полной мере.

Признание полной детерминированности культуры потребностями материальной сферы жизнедеятельности общества, безусловно, ограничивает свободу, хотя и не уничтожает ее полностью, о чем говорилось выше. Но не следует впадать в противоположную крайность и пытаться всюду использовать концепцию культурного детерминизма, объясняя, например, особенности экономического развития исключительно характером культуры социума. Необходимо стремиться к равновесию объясняющей силы различных факторов, в конечном счете, это приведет к увеличению эвристического потенциала любой научной теории, как культурологической, так и, например, экономической.

Свобода предполагает еще один вид детерминации – самодетерминацию. Если воздействие природы и материальных отношений означает влияние вещественных сил на человека, а культурная детерминация предполагает обусловленность его решений сферой объективно идеального, то самодетерминация говорит о субъективно идеальном, о его влиянии на решения личности.

Именно в наличии возможности самодетерминации и состоит тайна свободы. Именно эта возможность подвергается сомнению многими физиологами. Не стоит абсолютизировать способность человека к самодетерминации, по крайней мере научных данных позволяющих делать утверждения о полной самостоятельности нашего произволения пока нет. Вместе с тем, отказ от принципа самодетерминации не дает исследователям увидеть то реально существующее пространство свободы, которое творит каждый человек в своей повседневной жизнедеятельности. Существуют разногласия по поводу возможного источника самодетерминации.

С точки зрения религиозных мыслителей, возможность свободы дарована Богом, поэтому Бог и есть источник самодетерминации. Такой подход ставит еще одну проблему: проблему соотношения Божественной воли и воли личности. Рационально решить данный вопрос, утверждая о свободе воли человека и его одновременной полной подчиненности Богу, весьма затруднительно.

Еще одним вариантом решения вопроса об источнике самодетерминации является признание Богом самого человека. Получая функции и атрибуты божества, человек, хотя бы потенциально, а не актуально, приобретает возможность быть абсолютно свободным. Конечно, в первую очередь, в сфере духа. Учения, утверждающие возможность такого варианта, чаще всего говорят о перспективе для человека стать подобным Богу, а не о том, что человек уже Бог.

Иногда, впрочем, говорится, что человек уже сейчас и есть Бог, только этого не понимает. Достаточно осознать свою божественную сущность и тогда проявятся и атрибуты божества. Такое персоналистически окрашенное представление о свободе человека, конечно, утверждает его полную свободу, но остается не проясненным вопрос о реальной возможности достижения подобного состояния.

Можно также предположить, что источником самодетерминации являются какие-то иные духовные силы, не обладающие божественной природой. Но это предположение также не отвечает в полной вере на данный вопрос. Недостатком его является не только полная фантастичность с научной точки зрения, но и снятие в данном варианте самой возможности собственно самодетерминации. Ведь так можно придти к представлению о человеке как игрушке потусторонних сил, что противоречит положению о наличии у него свободы.

Каков же подлинный источник самодетерминации, да и есть ли она вообще? Ответить на этот вопрос можно, если только не абсолютизировать свободу человека. Будучи относительной свободой, она выступает в каждый момент и свободой, и связью. «Несвязанной» свободы, свободы от всех зависимостей не существует. Вместе с тем, сама возможность свободы, хотя бы и относительной требует признания существования какой-то основы для любого вида свободы.

Коренится ли свобода в бытии мира, или она внемирна? Метафизическая глубина данного вопроса не позволяет делать каких-либо однозначных выводов. По нашему мнению, следует присоединиться в трактовке данной проблемы к И. Канту, который отмечал антиномичность свободы и необходимости. Вместе с тем, Кант постулирует возможность для личности самопроизвольно начинать причинный ряд. По словам В. Вундта, «Кант рассматривал волю как сверхчувственное, не подчиненное принципу причинного определения бытие человека» [1].

Можно ли согласиться в этом с великим немецким мыслителем? На первый взгляд, находясь на научных позициях, нельзя. Но следует обратить внимание на сложность и внутреннюю противоречивость проблемы свободы. Ведь, по Канту, наши решения и действия в одно и то же время и полностью свободны, и полностью необходимы. Можно не разделять дуалистическую позицию мыслителя, но, по нашему мнению, главное противоречие свободы им указано верно. По крайней мере, субъективно человек может быть уверен в способности самостоятельно принимать решения. Ложность данной уверенности может доказать только наука. Она пытается это сделать, но до окончательного решения проблемы еще далеко. Общенаучный детерминизм сталкивается с субъективным осознанием свободы человеческой воли.

П.А. Флоренский писал по поводу кантовых антиномий: «Положительное разрешение антиномий могло бы быть лишь догматическим. Надо было бы дождаться того времени, когда явилось бы опытное познание мира, как целого, и посмотреть, каков он: а именно, удовлетворяет ли мир тезисам или же соответствует антитезисам. Но такого познания быть не может, ибо бесконечность всегда задана нам, но никогда не дана» [2]. Выходом из противоречия свободы и необходимости явилось для Канта учение о самостоятельности ноуменального мира и создание системы трансцендентального идеализма. Отказываясь от кантовской концепции, при переходе к тотальному объективизму можно придти к полному отрицанию самопроизвольности человеческих действий.

Между тем, субъективное осознание свободы является важным фактором в моральном регулировании общественной жизни, а также в правовом сознании. Ведь без признания свободы принятия решений трудно апеллировать к совести людей, совершающих те или иные поступки. Свобода воли, таким образом, независимо от научно подтвержденной истинности своего существования, является важным принципом социокультурной регуляции. Даже если окажется, что человек в действительности с научной точки зрения не свободен принимать решения, то это не повлияет на требования к личности со стороны общества. Несмотря на множество факторов, определяющих наше поведение, некоторая свобода все равно почти всегда в нем присутствует. В любом случае «человеческое бытие есть бытие свободы, ответственности за свой путь, за  себя иного, чем другие» [3].

Таким образом, реальная свобода человека в культуре не сводится ни к совокупности зависимостей от материальных условий жизни, ни к социокультурной детерминации, ни к осознанию необходимости тех или иных своих действий. Последнее часто приписывается марксизму. И действительно, некоторый акцент на понимание свободы как познанной необходимости у классиков марксизма есть. Но этот гносеологизаторский крен даже у них не является определяющим в общем представлении о свободе.

Вместе с тем, в силу постоянного цитирования положение о свободе как познанной необходимости стало прочно ассоциироваться с сущностью марксистского понимания свободы. Смысл же последнего, как нам видится, заключается, в первую очередь, в задаче перехода человека и общества в «царство свободы», то есть, скорее, в социально-аксиологической трактовке понятия свободы.

Конечно, гносеологическое понимание свободы в марксизме присутствует, но опирается оно, как и социально-аксиологическое, на общеонтологические воззрения Маркса и Энгельса. А они заключались, прежде всего, в их материалистической позиции. Данная позиция предполагает отказ от признания полной самостоятельности и недетерминированности духовных явлений. Неудивительно, что материалисты, как правило, обходят саму проблему свободы воли, неявно или явно предполагая, что человеческая воля в этом смысле не свободна.

Способность начинать ряд причинения материализмом отвергается полностью. Однако, в этом случае остается без внимания подлинная тайна свободы. Материализм, будучи целостным учением, стремится избавиться при этом от всех возможных тайн и загадок, неизбежно упрощая почти любую проблему. С практической точки зрения это иногда может быть оправдано, но негативно сказывается на задаче расширения горизонта человеческого познания.

Другими словами, материализм опирается на добротные и общепринятые истины, но не замечает или не хочет замечать возможной истинности других положений. Эти положения могут не поддерживаться наукой на настоящий момент, однако это еще не означает их ошибочности. С принципиальной точки зрения материализм не обязательно выступает как догматизм, однако почти всегда стремится к упрощению проблем, к ликвидации суждений выглядящих как досужие домыслы.

Поскольку невозможно с научной точки зрения объяснить как человек может быть свободен в несвободном мире, то материалистами такая свобода, полная свобода, принципиальная свобода отвергается. Представители других направлений, утверждающие действительность данной свободы тоже не могут объяснить как эта свобода возможна. Но, опираясь на субъективный опыт, интуицию и мораль, они постулируют ее существование. Их девизом могло бы стать известное перефразированное изречение: «Если бы свободы не было, ее следовало бы выдумать».

Независимо от того, насколько полная свобода существует в мире, насколько человек способен детерминировать сам себя, у личности присутствует способность к саморегулированию, пусть даже сами понятия личности и саморегулирования являются фикциями. В любом случае в своей практической деятельности человек выполняет определенные функции, связанные со своей способностью к автономному действию. В данном случае не важно, свободно принципиально это действие или не принципиально.

Поэтому о свободе говорят как идеалисты, так и материалисты, как детерминисты, так и индетерминисты. Просто у индетерминистов-идеалистов свобода приобретает большую тотальность, у детерминистов-материалистов же она скорее одна из форм закономерных связей мира. При этом почти все мыслители прошлого и настоящего считают свободу ценностью.

Отрицание свободы как ценности связано с ее социальным пониманием как начала, противостоящего справедливости, братству и равенству. Свобода тесно связывается с принципом индивидуализма. Признавая данное понимание свободы, практически невозможно удержаться от противоположных оценочных суждений, что мы и наблюдаем на примере многочисленных социальных мыслителей последних веков. Одни считают, что подобная свобода благо, другие – зло.

Однако, будучи многозначным понятием, свобода предполагает множество трактовок. Изменение понимания свободы зачастую вызывает и прекращение споров о ее социальной роли. Вместе с тем, как сторонники, так и противники вышеприведенного  понимания свободы признают ее одной из базовых ценностей. В сфере культуры она выступает неизменно общей и значимой моделью взаимодействия личности с реальностью, предполагая наличие удивительной способности человека овладевать подлинно человеческой природой. Вопрос о месте свободы среди других ценностей культуры всегда остается открытым, так как неопределенна сама сущность свободы. Важно то, что многие другие ценности не мыслятся без свободы, вне свободы.

Поэтому необходимо отметить и другое важное положение: свобода не только часть культуросферы, она и основание существования всей сферы культуры. Ведь свобода это подлинно человеческое свойство, характеристика подлинно человеческой деятельности. А подлинно человеческая деятельность и есть культура. Получается, что культура неразрывно связана со свободой, поглощает ее и сама поглощена ею. Толкование свободы сквозь призму культуры означает и признание необходимости теоретического осмысления историчности свободы и принципиальной конечности посюстороннего человеческого бытия. В этой связи проявление человеческой свободы должно пониматься как грандиозное достижение либо эволюции, либо замысла Бога.

Противоречивость истолкования свободы есть не только недостаток ее теоретического осмысления, но и неотъемлемое свойство самой свободы. Будучи феноменом культуры, свобода принадлежит к миру человеческого. Но остается нераскрытым вопрос о наличии свободы вне культуры, вне поля культуросозидающих смыслов. В первую очередь речь идет о свободе в природе, в которой, по научным данным, нет других подлинных субъектов свободы кроме человека.

Религиозная, мистическая, эзотерическая мысль нередко утверждает наличие и внечеловеческих форм разумности. Если следовать этим учениям, то необходимо признать потребность в расширении самой трактовки культуры, так как наряду с человечеством в ее создании могли принимать участие и другие разумные существа. Но, даже не делая столь фантастических выводов, оставаясь в рамках строгой научной мысли, ограниченной сегодняшним уровнем развития средств познания, нельзя не обратить внимание на принципиальную таинственность феномена свободы.

Не надеясь когда-либо полностью разгадать эту тайну, следует приложить максимум усилий для решения насущных проблем бытия свободы. Одной из сфер приложения данных усилий является тщательный анализ употребления понятия свободы. Работа в данном направлении может существенно облегчить словоупотребление и взаимопонимание в процессе анализа понятия свободы.

Тем не менее, следует отдавать себе отчет в том, что даже выработка безупречного понятийного аппарата не заставит сама по себе всех людей придти к унификации дискурса свободы, хотя существенно облегчит взаимодействие специалистов по данной проблеме.

 

 

Литература

 

1. Вундт В. Психология народов. – М.: изд-во Эксмо; СПб.: Terre Fantastica,2002. – С.454.

2. Флоренский П.А., священник. Сочинения в 4 т. – Т.2. – М.: Мысль,1996. – С.15.

3. Барышков В.П. Аксиология личностного бытия. – М.: Логос, 2005. С. 90.