Раздел: Теоретическая культурология
Ключевые слова:
творчество, гуманитарность, Абсолютный Дух.
Аннотация:В статье делается попытка объяснения специфики искусства, религии, философии как творческих стихий, как различных духовно-смысловых образований с точки зрения гегелевской методологии. В философии Гегеля Божественный Разум проходит свой крестный путь, чтобы на финишной прямой воплотиться последовательно в художественный образ, религиозное переживание, наконец, в философское понятие. Перед нами – провоцирующая, теоретически продуктивная схема трех ликов духовно-творческой реальности, трех типов творчества. Авторы интерпретируют эту схему, пытаясь обнаружить особенности видения мыслителем сущности творческой стихии.
Текст статьи:
Грандиозную одиссею гегелевского Божественного разума, как известно, завершают три универсальные формы – Искусство, Религия, Философия. Они – лики Абсолюта, способы познания Творцом самого себя, в которых он, Творец, породив чистую Логику, Природу, Человека, Историю, Государство, Право – успокаивается и как бы, глядя в зеркало, созерцает результаты своих трудов…
Нас интересует в данном случае не сама по себе гегелевская система, не те конкретные характеристики, которые дает этим формам сам Гегель (поэтому, да простят нас истинные гегелеведы какие-то возможные неточности). Наша задача скромнее и самостоятельней. Мы хотим попытаться понять, что увиделось Гегелю в духовной реальности, какие лики Идеи открылись ему в художественных образах, в религиозных откровениях, в философских понятиях и категориях. Или поставим вопрос по-другому: в чем, с точки зрения гегелевской методологии, специфика Искусства, Религии, Философии как творческих стихий, как различных духовно-смысловых образований?
Каждая большая философская система чем-то завершается. Это не завершение «вообще всего», а завершение вот именно этого духовного мира, этой смысловой парадигмы. Так, у Маркса социально-историческое движение человечества выходит на финишную прямую в коммунизме, который одновременно и завершение, bначало «подлинной человеческой истории». У Фрейда духовное осознает себя, в конечном счете, как сублимации спрятанного Либидо, у Шопенгауэра как «воля» и т.п. У Гегеля Божественный Разум проходит свой крестный путь, чтобы на финишной прямой воплотиться последовательно в художественный образ, религиозное переживание, наконец, в философское понятие. Перед нами – провоцирующая, теоретически продуктивная схема трех ликов духовно-творческой реальности, трех типов творчества. Попробуем интерпретировать ее по-своему, попытаемся «освежить» гегелевское видение, не опасаясь, порой даже выйти за пределы логики германского мыслителя.
Три портрета идеального мира, три лика и три ракурса отображения реальности. С позиций современного сознания важно отметить, что это – формы гуманитарного духа, тут нет ни техники, ни спорта, ни знания естественнонаучного типа и т.п. И вовсе не случайно: гегелевская интуиция прозревает гуманитарность как высший тип отношения человека к миру… А мы глубоко убеждены: творчество, способное проявляться, конечно, в любых областях человеческой деятельности, по природе своей гуманитарно.
Сначала возникает Искусство. Что такое искусство, в чем его специфика? Искусство, Художество – это явленность идеи через художественных образ, то есть через нечто, непосредственно доступное уху, глазу, руке. Искусство – это идея (или идеал), в чувственной, конкретно-материальной форме. Гегель говорит об этом так: «Эта форма есть конкретное созерцание и представление в себе абсолютного духа как идеала – конкретной формы, порожденной субъективным духом, в которой природная непосредственность есть только знак идеи, в такой мере, просветленной для ее выражения творчески воплощающим духом, что эта форма ни на что другое, кроме идеи, и не указывает – форма красоты» [1, с. 383].
«Создания искусства» «действительны» как чувственные явления духа» [2, с. 244], – передает содержание мысли Гегеля Иван Ильин. Гегель очень высоко ставит искусство. «Предметом и содержанием искусства и эстетического творчества является сама «истина», идея, то есть само Божество» [2, с. 244].
Не надо забывать, что немецкий философ дает предельно общее определение искусства. В нем существуют как бы два крайних варианта: «демократический» и «аристократический». Первый (характерный для американского понимания) всецело оправдан с точки зрения прагматики. Согласно ему, фактом искусства надо считать любое произведение, любой артефакт, по поводу которого хотя бы двое согласны, что он входит в область художественного. Доля истины, содержащаяся в таком взгляде, подтверждается тем, что новаторское или просто новое в художественной культуре, далеко не всегда сразу признается публикой. Понимание и признание возникает нередко значительно позже (да еще оно тут же связывается с «общепринятым», с модой и т.п.). Так, например, известно, что творчество И.-С. Баха «вспомнили» и поняли спустя сто лет после его смерти, та же история с художниками-импрессионистами, с древнерусской иконой и т.п. Сначала признание может исходить лишь от узкого круга друзей, знакомых и только постепенно завоевывать более или менее широкое приятие [3].
С другой же стороны, представьте себе ситуацию: вы написали живописное полотно, пригласили приятеля посмотреть и оценить. Приятель взглянул: «Полная ерунда. Никакая это не живопись, займись-ка лучше чем-нибудь другим!». Сели, посмотрел приятель еще раз: «Да нет, ты знаешь, что-то в этом есть». Выпили еще, приятель «вгляделся»: «Слушай, да ты просто гений…».
Эта забавная гипотетическая история, думается, высветляет все плюсы и минусы «демократического» варианта понимания сущности художественного. Гегелевское истолкование в этом смысле «тоталитарно», зато всеобъемлюще и в высшей степени обязывает, выделяет прежде всего ответственность художника перед художественным духом, придавая ему высокий смысл: искусством можно считать лишь то, в чем просвечивает Божественный лик, что является конкретно-чувственным выражением Идеи, Идеала или, что то же самое, сущности Творца.
Потому-то искусство так «понятно» житейскому созданию, понятней, во всяком случае, философского текста, что в искусстве идея предстает в чувственно-материальной, непосредственно зримой форме, прямо открыта нашему восприятию. Она наглядна, рельефна, действительно представлена нам. И это соответствует определению эстетического А.Ф. Лосевым как выраженности идеи в форме, имеющей самостоятельное ценностное значение.
О феноменах человеческого существования можно говорить на разных языках. Скажем, молчание может быть осмыслено философски (молчание как способ бытия и общения), на языке научной антропологии, молчание можно постигать религиозно (вспомним «православный исихазм»). А вот как о молчании говорит поэзия – знаменитое тютчевское «Silentium»:
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, —
Питайся ими — и молчи.
Лишь жить в себе самом умей —
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, —
Внимай их пенью — и молчи!..
Та мысль, что искусство представляет нам Идею в художественном образе, имеет далеко идущие последствия. Вспомним известную новеллу Франца Кафки «Превращение»: в один «непрекрасный день» коммивояжер Грегор Замза проснулся в облике жуткого насекомого. «Знаменитый рассказ «Превращение», – пишет исследователь творчества Кафки, – всего лишь реализация самооценки: герой Кафки недостоин человеческого облика, для него соразмернее облик отвратительного насекомого» [3].
В этой новелле все психологически абсолютно точно, художественно правдиво, реально до осязаемости – нереально только то, что герой превратился в жука на самом деле. Но ведь психологически раздавленными мы чувствуем себя очень часто: когда мы унижены, когда жалки, оскорблены, когда в той или иной ситуации ощущаем себя вдребезги проигравшими… Вспомним роман Достоевского «Униженные и оскорбленные». Мерзким насекомым видит себя Карандышев из «Бесприданницы» А.Н. Островского, когда вдруг понимает, что над ним смеются. Внутренне все правильно. Но Кафка – художник, поэтому он делает только один «фантазийный шаг», действительно превращая героя в насекомое. И делает это только с одной целью: ярче, рельефнее выразить идею произведения, дать читателю убеждающий художественный образ. А идея новеллы проста: я всех своих родных люблю, ко всем у меня нежность и тепло, – а на меня смотрят как на мерзкое насекомое. И разве так не бывает.
Искусство и жизнь – два пласта реальности. То, что реальная человеческая жизнь проделывает практически, то искусство совершает художественно, «теоретически». Так, Петр Великий в начале XVIII века основал реальный Петербург, а сто лет спустя Пушкин вновь создал его в художественных образах поэмы «Медный всадник».
Высшую цель искусства философски точно формулирует Иван Ильин, чуткий и к собственно-художественным и к религиозно-духовным его сторонам. «В истинном произведении искусства, – пишет Ильин, – конкретно-эмпирическое является «лишь законом идеи», лишенным самостоятельности и самодовления. Рожденное в духе и пребывающее в лоне Духа, оно получает «духовное крещение» и изображает лишь то, что соответствует божественной природе» [2, с. 245].
Высшая реальность – цель искусства. Например, высшая реальность у Пушкина – это гармонии бытия, бесконечно разнообразная симфония жизни, в которой противоборствуют, кипят, но все-таки достигают высшего синтеза природные, социальные, психологические, экзистенциальные стихии. Высшая реальность у Достоевского – фантасмагория добродетелей и пороков человеческой природы, эмоциональная безмерность человека, страсть, влекущая к «идеалу Мадонны» и «идеалу содомскому», это катастрофичность красоты. Высшая реальность Кафки – мир алогичности, абсурда, мир вины и ничтожности человека…
Следующая по Гегелю, творческая стихия и ступень Абсолютного Духа – религия откровения. Религия – это, прежде всего, предельная мощь непосредственного, следовательно, субъективного чувства, но через эту субъективность проступает само Божественное, объективное. Религия ближе к Абсолюту, чем искусство, ибо последнее есть только художественный образ Бога, в то время как в религиозном сознании открывается сам Бог. «В религии откровения субъективное и неразумное чувствование приемлет в себя подлинную силу Божию. Это есть истинная религия, и поэтому она состоит в действительном раскрытии Богом своей природы человеку» [2, с. 248].
Вершиной триады Абсолютного Духа, высшей формой творящей идеи выступает Философия. Она завершает одиссею Разума мудростью, пониманием («Сова Миневры вылетает только в сумерках»). «Эта наука постольку представляет собой единство искусства и религии, поскольку внешний по своей форме способ созерцания искусства, присущая ему деятельность субъективного созидания и расщепления его на множество самостоятельных форма, становится в тотальности религией (…) Это знание есть тем самым познанное посредством мышления понятие искусства и религии, в котором все то, что различно по содержанию, познано как необходимое, а это необходимое познано как свободное» [1, с. 393].
В учебниках, придерживающихся традиционных трактовок философии Гегеля, немецкого мыслителя принято упрекать в узком рационализме, в том, что он сводит все богатство многообразие духовных форм (а следовательно и форм действительности, отраженной в духовных образованиях) к мышлению, к абстрактному понятию, к Логике. На самом деле последняя ступень включает все богатство двух предшествующих. Она вбирает все чувственное богатство, всю живую конкретику художественного образа; она вбирает всю объективную Истину (Бога), являющуюся в религии откровения в своей непосредственности – и одновременно возвышает все это до понятия, т.е. до понимания, до мышления, знающего себя, уразумевшего себя в себе, и достигшего в этом уразумении полной своей зрелости.
И художественный образ, и религиозное переживание выступают как способы откровения, разверстания Божественной сущности перед самой собой и одновременно перед человеческим сознанием. Дело за малым – увенчать все это Разумом. «Раскрыть это откровение в разумной форме, адекватной самому открывающемуся Разуму и утвердить Божественную сущность того, что обычно называют миром, но что следует называть «действительным миром», стало задачей философии» [2, с. 251].
Вот почему, кстати, именно искусство, художество, художественные открытия так часто предшествуют открытиям философским и научным: в искусстве через субъективное становление, через творчество художника, открывается содержание объективной реальности в ее сущностных измерениях. Искусство позволяет впервые увидеть, зримо ощутить глазом, ухом, душой то, что потом будет схвачено мышлением философа (который довершит дело духа) или эмпирическим исследованием. Безусловно, в основе философии греческой «высокой классики» лежали греческий миф и искусство. Сначала художественно-эстетические открытия Эсхила, Софокла, Еврипида, распаханная ими почва, а потом уже (не в смысле временном, а в смысле логическом) диалоги Сократа, философские вселенные Платона и Аристотеля, грандиозные миры, познающие себя через мышление. Сначала религиозно-художественное открытие христианского Бога в патристике и мистических прозрениях Августина Блаженного – а потом исследование и постижение мировой иерархии у Фомы Аквинского, и познание субстанции реальности в философии и науке Нового Времени. Вспомним также известное высказывание Маркса о том, что «Человеческая комедия» Бальзака дала ему для познания буржуазного общества больше, чем труды всех экономистов, вместе взятых.
Итак, перед нами три образа Мира, три способа понимания и постижения реальности, три творческих стихии – Искусство, Религия, Философия. Каждая из этих форм имеет своих «классических» представителей. Так, наш Пушкин – универсальный образ искусства, художества. Художник тот, для кого целостность бытия выражается, прежде всего, в художественных образах. В.Г. Белинский был совершенно прав, говоря о том, что Пушкин был художником по преимуществу. Безусловно, поэзия может нести и несет любые идеи, и социальные, и исторические, и психологические: человек и история, мужчина и женщина, Петербург и Россия, любовь и смерть, жизнь природы и т.д. но все это через художество, поэзию, поэтическое слово.
Современник Пушкина Серафим Саровский – подвижник, схимник, представитель религиозного сознания. Другой лик, другое мировоззрение, другие творящие силы, но это все тот же Дух, тот же Разум, то же содержание, только выраженное в христианском Откровении.
Наконец, Гегель – универсальный философ, истинный метафизик предпринявший грандиозную попытку выразить мир в понятиях и категориях, постичь его Смысл, охватить единым теоретическим взором.
Литература
- Гегель Г. – В.-Ф. Энциклопедия философских наук, т. 3, «Философия духа», М., 1977, с. 383.
- Ильин И.А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека, СПб., 1994, с. 244.
- Джимбинов С. Кафка // Лексикон нон-классики. Художественно-эстетическая культура XXвека Общ. ред. В.В. Бычкова, М., 2003, с.229.